Никон
Шрифт:
Не ужасаясь столь великой власти, снизошедшей на него, он, однако же, неистребимой правдой крестьянина, мешавшей полноте его торжества, знал, что — не достоин. И он гнал, гнал ее от себя, свою мордовскую правду! Ей ли было судить свершенное волею небесной, ей ли было пялиться на сияние его патриаршего совершенства?
И он возвышал и возвышал голос, заглушая в себе и малое сомнение о своем совершенстве. Распростер над боярами и воеводами длани, благословил всех и повелел всем идти целовать образа и прикладываться к мощам. Первым же среди исполнявших волю его
За двадцать пять лет жизни Алексей Михайлович, может, десятки уже раз принимал участие в службах необычайных, в молениях о ниспослании благодати всему Русскому государству, всегда платившему дорого за покой и благополучие. Ныне пришла пора иных молитв. Не нищенского подвига ждала Россия, но подвига ратного. Не молила, как было ей в обычай, оборонить, заслонить, спасти, но призывала силы небесные встать заодно с царем, карающим недругов своих.
Оба великолепные, гроза — Никон и заря — Алексей Михайлович, подошли они к образу Владимирской Богоматери.
То была воистину русская и московская святыня. Из Владимира ее перенесли в 1394 году. Святой ее силой был остановлен Тохтамыш, направлявшийся разорить Москву.
Это была совершенная по красоте икона. Ни золото царственных одежд, ни божественное предначертание судьбы младенца, бога-человека, не могли укротить в матери любви к своему ребенку. Русские люди шли к этой иконе, чтоб почерпнуть от ее любви. Но и ныне царь припадал к святыне своего отца и деда и всего своего народа.
Никон читал молитву Богородице и молитвы на рать идущим. То была не анонимная молитва, патриарх перечислил имена всех бояр-воевод, всех дьяков и начальников, кому надлежало стоять во главе полков, ратей, ополчений.
Царь поднес Никону воеводский наказ. Никон положил наказ в киот, на пелену, и, помолясь, сказал воеводам:
— Примите сей наказ от престола Господа Бога и упование держите неизменное. Идите радостно и дерзостно за святые Божии церкви, за благочестивого государя и за всех православных христиан и исполняйте государево повеление безо всякого преткновения. Если же не сотворите по сему государеву наказу, убоитесь и не станете радеть о государеве деле, то восприимите Ананиин и Сапфирин суд.
Наказ принял князь Алексей Никитич Трубецкой, поцеловав у патриарха обе руки.
Выходя из церкви, царь встал на рундук, приготовленный заранее у соборных дверей.
— Прошу бояр и воевод за мой царский стол хлеба есть. — Голос государя был голосом хозяина, уверенного в достатке и прочности своего хозяйского двора.
Бояре, окольничие, воеводы, думные дьяки пировали в Грановитой, а дворянство — стрелецкие головы, жильцы, дети боярские, ярославские дворяне — в Столовой палате. Но прежде все толпою собрались в Грановитой.
На царев стол подали списки ратных людей, уходящих с полком воеводы князя Трубецкого и вторыми воеводами — князьями Григорием Семеновичем Куракиным и Юрием Алексеевичем Долгоруковым.
Царь положил свои большие, но легкие руки на списки, и лицо его, неподвижное ради пущей торжественности, озарилось печалью, и, когда он заговорил, голос
— Князь Алексей Никитич со товарищи!
Это было как оклик матери детям. Царь прикрыл веками глаза и, чуть наклоня голову, сказал глуше и строже:
— Заповедаю вам: заповеди Божии соблюдайте и дела ваши с радостью исправляйте!
Поднял глаза на воевод и, говоря, смотрел то на Трубецкого, то на Куракина и Долгорукова.
— Творите суд вправду! Да милостивы будьте, странноприимцы и больных питатели! Ко всем будьте любовны, ко всем примирительны. А врагов Божиих и наших не щадите! Да не будут их ради — правые опорочены.
Взял в руки свитки, встал:
— Передаю вам эти списки ваших полчан. Храните воинство как зеницу ока! Любите и берегите по их отечеству, а к солдатам, стрельцам и прочему мелкому чину будьте милостивы. И ахти как заповедую вам: клеветников и спорщиков не допускайте до себя! Особенно же пребывайте в совете и любви. Богом о том молю вас! Если же презрете заповеди Божии и преслушаетесь нашего слова, — государь резко, широко перекрестился, — я перед Богом не буду виноват. Вы дадите ответ на Страшном суде!
Для Алексея Михайловича его заповедь не была пустословием для очистки совести. Эта заповедь происходила из глубочайшей религиозности царя и его понимания царской власти, где ответственность за действия всех людей царства была на его собственной совести.
Царь направлял свое войско не против людей Польского царства, но против неправды короля. Русские воины должны были помнить об этом.
В конце обеда царю поднесли на панагии хлеб. Царь взял от хлеба малый кусочек и стоял перед глядевшими на него боярами, и было видно, сколько тайного, великого смысла он придает этому кусочку Богородицына хлеба.
Отпустив высшие чины, Алексей Михайлович проследовал в сени Грановитой палаты и велел позвать полчан. Когда они собрались, сказал им:
— За злое гонение на православную веру, за обиды Московскому государству стоять бы вам крепко! А мы идем сами вскоре и за всех православных христиан начнем стоять. И если Творец пошлет кровию нам обагриться, то мы с радостью готовы всякие раны принимать вас ради, православных христиан. И радость, и нужду всякую будем принимать вместе с вами.
— Не допустим того, чтобы царская кровь пролилась! — взволновались полчане.
— Мы своих голов не пощадим ради тебя, царь!
— Положим за тебя головы!
— С радостью, государь!
Тронутый возгласами и тем, как на него глядели, как его любили все, Алексей Михайлович заплакал и сквозь слезы сказал:
— Предобрые мои воины! Обещайтесь на смерть, но Господь Бог за ваше доброе хотение дарует вам живот. А мы вас за службу всякой милостью будем жаловать. Святейший отец наш патриарх Никон помолится за всех нас!
Умиление западает в душу надолго, оно дрожжи для будущих хлебов. Однако хлеба эти могут испекаться на муке, а могут и на полыни. Несдобным тем хлебом кормят ненависть.