Нижние Земли
Шрифт:
– Скажешь мне потом имя патрульного, – пыхнув дымом, сказал Абель.
– Награждать будете? – Маттиас заулыбался.
И тут же стух, услышав ответ:
– Ага. Взысканием. За нарушение протокола.
Уточнять, что именно Абель имеет в виду, Маттиас не стал – это было и так понятно. Порядок сообщения о преступлении был един для всех трех децернатов: патрульные не имели ни достаточно знаний, ни достаточно полномочий для того, чтобы решать, в чье ведение попадает обнаруженный ими труп, поэтому обязаны были сообщать о находке диспетчеру, а тот уже перенаправлял сообщение по всем трем децернатам. Сообщение в только один децернат было вопиющим нарушением. По идее. На самом деле так педантично заботился о соблюдении протокола только
Докуривали – точнее, Абель докуривал – в молчании, благо, Абелю хватило меньше десяти затяжек, чтобы дотянуть сигарету до фильтра и ткнуть ее в урну.
– Пошли к Себасу, – сказал он, бросил последний взгляд на высыхающие под весенним солнцем лужи возле служебных машин и поспешил к децернату.
Маттиас не отставал, почти дышал в затылок, и это странным образом не раздражало Абеля – почти как с Дааном.
Себас их явно не ждал.
Себастьян ван Бек, старший криминалист Второго децерната, вообще никого не ждал во время работы, особенно, если предстояло провести экспертизу трупа. Он обходился без помощи техников – доступ тех в лабораторию был не то чтобы запрещен, но очень явно не приветствовался. По децернату ходили слухи, что Себастьян использует в качестве помощников свои многочисленные экспонаты, расставленные на полках по стенам лаборатории. На неподготовленного посетителя эта выставка производила неизгладимое впечатление, а сам Себас относился к своей коллекции с поистине родительской нежностью, давал каждому экспонату имя и мог рассказать о его истории, характере и биографии очень многое. Правда, далеко не всем.
Абелю вот рассказывал, может быть, потому что нашел в нем родственную душу, может, по какой другой причине.
Не задумываясь, он вытянул руку, мешая Маттиасу войти следом за ним.
– Доложись комиссару Кристенсену, – сказал Абель, убрал руку и потянулся во внутренний карман пиджака за бумажными салфетками.
Маттиас что-то буркнул, потоптался – Абель успел тщательно и с удовольствием высморкаться – и наконец исчез, поняв, что в святая святых ему пока что вход заказан.
Подождав, пока Маттиас скроется за поворотом, Абель толкнул дверь без таблички и вошел в лабораторию, тут же поежившись от холода.
Царство Себаса выглядело мало пригодным для обитания нормальных человеческих существ.
Лаборатория занимала собой подвал Второго децерната, протянувшийся в длину подо всем зданием и слегка выходивший за его пределы. Мертвенно-белые люминесцентные лампы освещали длинное и довольно узкое помещение с тремя рядами столов: вдоль обеих стен по длинной стороне и по центру. Над столами вдоль стен висели полки, заставленные банками самых разных размеров и расцветок. Один длинный стол посередине был занят приборами, предназначенными для исследования как физических, так и магических предметов.
Прозекторская находилась в самом конце лаборатории, со столом, расположенным отдельно: как будто от буквы Т с очень длинным стволом отделили крышку и поставили чуть поодаль.
Проходя в сторону прозекторской, Абель машинально кивал некоторым из экспонатов коллекции Себаса.
Сквозь опалесцирующую жидкость на него равнодушно смотрели разные глаза: с круглыми зрачками, с вертикальными, вообще без зрачков, полностью черные или затянутые белесыми бельмами. Даан, как и практически все во Втором децернате, этих взглядов откровенно боялся и много раз доверительно говорил Абелю, мол, ему кажется, что экспонаты в коллекции Себаса на самом деле до сих пор живые – если, конечно, понятие «живой» можно было применять в отношении хоть кого-нибудь из этих экспонатов. Абель понимающе хмыкал и ничего не говорил в ответ.
Были экспонаты живыми или нет, его волновало мало. Главное, что они молчали и не создавали никаких проблем лично Абелю.
Работа Себаса была в самом разгаре. Абель еще от двери услышал визг пилы, вскрывающей грудную клетку,
Подойдя, он проверил диктофон, стоящий на столике возле кюветы с инструментами, выпачканными красным и бурым. Иногда Себас увлекался настолько, что забывал вовремя заносить в протокол результаты вскрытия. Нет, потом-то он восстанавливал весь процесс с точностью до мелочей, но это все равно было нарушением. А нарушения могли иметь нехорошие последствия даже для такого гения, каким был старший криминалист Второго децерната.
Впрочем, пока что последствий удавалось избегать. «Магия!» – говорил по этому поводу Даан и вроде бы даже был серьезен, хотя и знал, что магических (как и антимагических) способностей у Себастьяна ван Бека не было совершенно никаких. Сам Себас объяснял это привычкой к систематизации и точному тайм-менеджменту, которая позволяла ему восстановить последовательность своих действий за любое время и любой день. Объяснения эти слышал только Абель во время их чаепитий в лаборатории, с остальными двойками Себас разговаривал крайне редко и крайне неохотно. Точнее, практически вообще не разговаривал – не потому что не хотел, просто они скользили мимо его сознания, не производя достаточного впечатления для того, чтобы вступать с ними в дискуссию.
И все-таки Себас был человеком. Особенным, не похожим ни на кого, обладающим целым набором странных и иногда пугающих качеств, но совершенно точно человеком. И это, в глазах Абеля, было его основным и главным достоинством.
Визг пилы сменился хрустом открываемой грудной клетки.
– Легкие чистые, без патологических изменений, – раздался монотонный голос Себаса. – Внутренние органы выглядят здоровыми, но находятся в такой же крайней степени истощения, что и все тело.
Абель негромко вздохнул. Про истощение Маттиас не сказал ему ни слова, но то, что он с такой уверенностью приписал тело к жертвам маньяка, заставляло думать, что все типичные признаки наличествовали в полном объеме. Найденные тела походили на узников концлагерей времен Великой войны: высохшие, без капли жировой прослойки, с истонченными мышцами. Как будто они умирали от голода, хотя абсолютно всех жертв видели живыми, здоровыми и полными сил самое позднее за сутки до смерти.
– Желудок и кишечник содержат незначительные количества пищи.
Себас отвернулся от тела, увидел Абеля, кивнул ему и потянулся к столику с пробирками. Часть из них уже была занята образцами, которые он, видимо, успел взять до прихода Абеля. Потом все они будут подвергнуты тщательнейшим экспертизам, но уже сейчас можно было с уверенностью утверждать, что, как и во всех предыдущих случаях, никаких результатов эти экспертизы не дадут.
Абель прошел вдоль стены прозекторской к дальнему столу, отгороженному от всего остального помещения ширмой. За этим столом они обычно и пили чай, когда Абель сбегал от многочисленных отчетов, бумаг, шумного напарника, раздражающих подчиненных и прочих вещей, составляющих рабочие будни комиссара Второго децерната. Абель занимал эту должность всего несколько месяцев, а ему казалось, что так он работал всю жизнь. Хотя он и до этого не упускал случая сбежать в прохладную тишину Себасова царства.
Чайник оказался холодным. Абель разочарованно вздохнул и, стараясь быть как можно тише, высморкался. Себас продолжал потрошить тело, сопровождая каждое свое действие скрупулезным описанием, и стоило постараться, чтобы в записи не оказалось посторонних шумов.
К тому, что именно Себас вещал, Абель особо не прислушивался – если Себас найдет что-то, что отличает этот труп от всех предыдущих и может стать зацепкой к личности убийцы, он непременно это обозначит и предоставит отчет в трех экземплярах. Самые важные места в котором будут выделены красным, чтобы начальство уж точно не упустило их из виду. Об умственных способностях всех окружающих его людей Себас был не самого лучшего мнения, и комиссары не составляли исключения.