Но я люблю сейчас, а в прошлом не хочу, а в будущем - не знаю
Шрифт:
Я не стала оправдываться, рассудив, что это бесполезное занятие. Если Виктор поверил Эльзе, то мои оправдания ни к чему хорошему не приведут. А если не поверил, то мое молчание может объясниться негодованием, тщательно скрываемым мной, впрочем, так, как оно и было.
– Эльза, можно Вас на минуту пригласить в мой кабинет? – вежливо и спокойно спросил девушку хозяин дома и ее босс.
– Да, - довольно кротко ответила Эльза. Я удивилась, как быстро она смогла овладеть собой.
Они почти одновременно встали, и он первый покинул застолье, а Эльза последовала за ним. Я осталась одна, ожидать
Виктор вернулся один. Он спокойно сел на свое прежнее место и налил в чашку почти остывший чай. Все это он проделывал молча. А я тем временем смотрела на плачущую свечу…
ГЛАВА 22.
Прошлое обычно предшествует будущему.
– Так что ты хотела бы узнать обо мне, как журналист? – спросил Виктор. В его вопросе я не услышала ни обиды, ни злости, ни издевки. Мы лежали на кровати в его спальне. Я ночевала там впервые. Обычно мы спали в гостевой комнате, в которой я расположилась после моего переезда к Корецки. Но в этот раз получилось все иначе.
После неудавшегося ужина я все в слезах, встав из-за стола, направилась в свою комнату с твердым намерением собрать вещи и уехать домой. Но меня вдруг окликнул Корецки.
– Я ее уволил, и она больше здесь не покажется! – я остановилась и, повернувшись, посмотрела на него. Он грустно смотрел на меня, ожидая от меня хоть какой-нибудь реакции.
– Почему? – тихо спросила я.
– Она мне не понравилась…
– И только…
– И потому, что когда любишь человека, то веришь ему безгранично! Никто и ничто не сможет его опорочить!
– Виктор… - благодарно прошептала я, и слезы ручьями побежали по моему лицу. Он быстро встал, подошел ко мне и крепко обнял. А я, плаксивая дура, уткнулась в его плечо и теперь уже всласть разрыдалась.
Он не успокаивал меня, а дал мне насладиться уже не горькими, а даже сладкими слезами. Когда они иссякли, Виктор это почувствовал. Он немного отстранил меня от своего мокрого плеча и заглянул мне в глаза.
– Ну, ты как? Все?!
– Угу… - всхлипнула я и криво улыбнулась.
– Пойдем сегодня ко мне! А то мы все у тебя, да у тебя!
– Конечно! Пойдем!
Обнявшись, мы оставили сад, с его мерцающим светом факелов, почти истлевшими свечами, тихим и успокоившимся ветерком.
– Так что ты хотела обо мне написать? – повторил Виктор свой вопрос, на который не получил ответа.
– Не знаю… сейчас уже не знаю. Мне кажется, что я уже узнала тебя… ты, как прочитанный лист…или открытая книга, не обижайся! Я так выразилась в хорошем смысле. Не то, что мне стало не интересно с тобой, а наоборот! Чем больше мы живем вместе, тем интереснее моя жизнь. Я сейчас говорила о том, что ты для меня ясен и понятен, предсказуем и ответственен. Ты, - словно книга, хорошая, добрая, интересная, которую, когда прочитаешь, хочется вновь открыть и читать, читать, читать. Хочется ее перечитывать, повторять особо замечательные моменты, порой даже выучить что-то наизусть. Но тогда я толком не знала, что я хочу о тебе
– А сблизившись, ты расхотела писать обо мне? – как мне показалось, немного обиделся Виктор.
– Хм… Легко сказать «да», но это будет не правда… в тоже время и сказать «нет» нельзя… - я замолчала, подбирая нужные слова.
– Понимаешь, женщины, какие б они не были, я имею в виду характеры, внешность, национальность, - все они собственницы. И я не исключение. А собственницы не делятся своим богатством с другими. Во мне иногда борются два человека. Один из них посредственный журналист, который хотел бы прославиться, а второй – женщина, самка, влюбленная дура, которая боится показать чужим свое самое дорогое имущество, которое досталось ей, возможно, даже, не по праву, не говоря уже о том, чтобы делиться этим богатством с кем-либо из окружающих.
– То есть ты все-таки в глубине души хотела бы написать обо мне?
– Честно?!
– Только правду!
– Да! Очень!
Виктор помолчал. Потом он прижал меня к себе и нежно стал целовать в шею и щеку. Я опять стала таять в его руках. Мое тело уже принадлежало ему, а теперь и душа готова была слиться с его душой и стать одним целым.
Но ласки вдруг прекратились. Корецки отпустил меня и приподнялся, внимательно посмотрев мне в глаза своим чарующим взглядом.
– Хорошо! Ты можешь написать обо мне…, но только тогда, когда мы…
расстанемся…
– Что?! – воскликнула я от неожиданности. – Так ты уже решил, что мы расстанемся?!
Он грустно улыбнулся, продолжая смотреть мне в глаза. Мне даже показалось, что его зрачки покрылись слезной пеленой.
– Это не я решил. Это жизнь решила.
– Как это? – не поняла я, однако несколько успокоившись.
– А ты разве думаешь, что мы будем жить вечно?
– Нет, я так не думаю! Так ты об этом!?
– И не только…
– А что еще?
– Ох, солнышко! Да мало ли причин для расставания?! Возьмешь и разлюбишь меня… встретишь другого… я наскучу тебе… сильно обижу… - начал перечислять он, задумываясь над каждым поводом для разлуки.
– Но это все причины, которые могут случиться по моей вине!
– О, нет! Это точно взаимные причины. У одного русского поэта есть такие строчки: «не обещайте деве юной любови вечной на земле…»
Я совсем успокоилась и задумалась теперь уже над тем что он подразумевал, когда говорил о моем праве написать о нем. Что это означало?
– А что ты имел в виду, когда разрешил мне написать о тебе после нашего расставания?
– Только то, что сказал! Ты можешь написать обо мне, что хочешь, хоть статью, хоть книгу, но только после нашего расставания.
Он опять замолчал. В темноте я посмотрела на него и увидела, что глаза у него закрыты. Прислушавшись к его дыханию, я сделала вывод, что он пытается заснуть. Но я сама спать пока не хотела. В моей голове созрел вопрос, который стал меня терзать. Я поняла, что если не задам его Виктору сейчас, то, наверное, не смогу уснуть всю ночь.
– Ты очень сильно хочешь спать? – наконец я решилась задать тот самый мучавший вопрос, но не в лоб.
– А ты, что не хочешь? – ответил он вопросом на вопрос.