Ночь - царство кота

Тарнорудер Александр

— Я знаю, поэтому не пытайтесь отвечать на вопросы, просто расскажите, если мне что-то не будет ясно, я спрошу. Да, наша беседа будет записана.

Катерина повертела головой в поисках камеры.

— Запись уже идет.

Рами не перебивал, десяти минут ему хватило, чтобы убедиться, что Катерина не врет и не фантазирует. Это очень просто, если человек врет, то рассказ неминуемо обрастает мелкими, с виду ничего не значащими деталями. Через несколько дней такие мелочи забываются, появляются другие, часто никак не совместимые с первыми. Тут-то и лежит мышеловка, в нее попадают и без сыра, надо просто терпеливо ждать и слушать. После двух прочтений Рами запомнил посекундно практически весь транскрипт ее визита в посольство.

Нынешняя версия практически не отличалась от первой, пятидневной давности, и с какого-то момента Рами перестал вслушиваться, все равно камеры работают, можно потом посмотреть, и психологи свое мнение скажут. Другое занимало его мысли: при таком техническом оснащении случайность в лице этой Фридман настойчиво стучалась во все двери и заявляла о себе «обрати на меня внимание». Не обратили. В посольстве не обратили, в аэропорту не обратили. А в процессе самого полета — вообще никто толком ничего вспомнить не может, путаются, как будто соврать-то решили, а о чем — договориться забыли. Катерина дошла до описания похождений у посадочной стойки, и Рами оторвался от своих мыслей.

— Зачем вы такую легенду придумали, про сон?

— Документальный фильм видела, про отказы от полетов, так там сказано было, что есть специальная инструкция на такие случаи — не могут, если кто-то взял билет и испугался, заставить и посадить в самолет, — Катерина улыбнулась. — Я права?

— Хм, в общем, да. Скажите, все в Россию и обратно такие передачи берут, или вы одна такая?

— Я за всех должна говорить, или только за себя?

— После Шато Марго вы можете быть откровенны.

— Да все везут всякую дрянь никому не нужную, попробуй, откажи кому-нибудь.

— И все так вот врут на контроле?

— Врут, а что вы хотите?

— Черт-те что, — Рами вздохнул.

— Приходит бабка, колечко, говорит, внучке передай, и сто долларов. Что с ней делать, отказать?

— Ну, если колечко и доллары…

— Так вот и набирается: доллары, колечко, цепочка, коробочка, пакетик, конвертик, лекарства… Прикажете все это открывать и разворачивать?

— Но вы понимаете, что тысячи людей каждый день откровенно плюют на наши правила?

— Так может, правила дурацкие?

— По крайней мере, эти правила обеспечивают безопасность пассажиров, и неплохо это делают.

— До сегодняшнего дня…

Рами внимательно посмотрел на нее и не ответил.

— А вообще, эти правила довольно расистские, и вопросы идиотские, как про праздники, например…

— Знаете, Катерина, предоставьте это нам, если на то пошло, но все это действует. Спасибо за потраченное время, — Рами поднялся. — Вас отвезут на машине до дома. И я обязан вас попросить держать язык за зубами.

— А муж?

— Можете рассказать ему все, что хотите, но вы отвечаете за его язык тоже.

Стрелки перевалили за час ночи, и Катерина сразу заснула на заднем сидении. Шофер разбудил ее без чего-то два напротив дома на улице Эхуд, вынул чемоданы и уехал. Катерина осталась одна и поняла, что совершенно не знает, что сказать Артему. Он сразу поймет, что не было никакого овербукинга. А она расскажет, как она приехала из Эйлата, пила Шато Марго и ела лобстеры вместе с Рами, чуть ли не начальником ШАБАКа. Клево и круто, круто и клево, да кто ж поверит. Про Таньку и взорванное кресло и того круче, а уж про веселых летчиков — круче крутого, как там, секс в кокпите, во-во…

Душна израильская ночь, вздохнула Катерина и открыла дверь.

24

Юсенеб без сил опустился на предоставленное ему ложе. Его знобило, не помогла даже чаша горячего вина, любезно принесенная провожатыми. Сон не шел, ему было неловко от собственной слабости. В окна доносились звуки празднества, по стенам метались отсветы огней, собственно, кульминация должна была наступить только завтра, но прибывших было так много, что всю неделю резали скот и птицу,

пахло специями и жареным мясом. Хриплое резкое пение труб не давало уснуть. Громкое мяуканье задравшихся неподалеку котов напомнил Юсенебу о его собственном питомце, который устраивался в ногах и теплой живой грелкой проводил с ним ночь. Кто-кто, а кот не пропадет без пищи, любой хозяин скорее останется голоден сам, чем откажет кошке. Юсенеб скучал по своему любимцу, терпеливо дававшему запустить руку в шерсть на животе, что особенно приятно зимой. Он почувствовал рядом с собой движение и повернул голову. На него пристально смотрели в темноте зеленые глаза огромного черного кота. Глаза были подернуты какой-то сероватой пеленой, и Юсенеб подумал, что коту нездоровится. Он протянул открытой ладонью руку и осторожно провел пальцем ото лба к середине головы и дальше вдоль уха к шее. Ухо было слишком горячее. Кот, стараясь продлить удовольствие, потянулся вслед за рукой, пальцы щепотью слегка сжали основание уха, и томное урчание тихим эхом отозвалось под каменными сводами. Кот медленно устроился у него на животе, придавив теплой приятной тяжестью. Одной рукой Юсенеб пощекотал ему шею рядом с уголком рта, а другую положил на холку, поворошив шерсть. Очень горячо, у кота был явный жар. Зеленые мутные глаза открылись на треть и медленно закрылись обратно. Кот пару раз издал странный звук, похожий на кашель и затих. Через минуту Юсенеб почувствовал, что к его боку привалилась кошка, потом еще одна, а потом кто-то начал устраиваться в ногах.

Проснулся Юсенеб от топота ног и криков:

— Мы его нашли! Смотрите, вот он!

Потревоженные шумом кошки нехотя потягивались и трусили прочь, только черный кот продолжал недвижно лежать у него на груди.

— Анубис, вот ты где! Мы всю ночь тебя ищем!

Юсенеб положил руку коту на голову но тот так и не пошевелился. Голова была холодная, слишком холодная для живого кота.

— Боюсь, что он умер, — проговорил Юсенеб, прижал кота к груди и медленно сел.

Он опустил кота на колени и осторожно приоткрыл ему веко. Глаз окончательно помутнел и закатился. Сердце не билось. Нижняя челюсть беспомощно отвисла.

— Анубис умер! — раздались крики. — Анубис умер!

— Пойдем! — один из слуг подхватил Юсенеба и поставил на ноги. — Бери Анубиса и пойдем.

— Куда? — спросил Юсенеб.

— Как куда? Анубис — любимый кот Фараона!

Час от часу не легче, подумал Юсенеб, теперь ему точно не миновать чьих-нибудь зубов. Они вышли во двор.

— Анубис умер! — раздавалось вокруг. — Анубис умер! Великая Убасти призвала к себе Анубиса!! Великая Убасти призвала Анубиса праздновать вместе с ней!! Славься, Великая Убасти и Анубис!!!

Толпа вокруг них густела с каждой минутой, и слугам с трудом удавалось пробиваться вперед. Слух о смерти любимого кота Фараона распространялся по Бубастису с невероятной быстротой. Шум усиливался, крики, трещотки, завывание труб слились для Юсенеба в постоянный монотонный гул. Внезапно совсем другой крик выделился из обшей какофонии и достиг его ушей:

— Этот человек — святой! Анубис доверил ему свою душу! Анубис выбрал его для сохранения души! Славься Анубис, славься Убасти, слава Великому Осоркону!!

Юсенеб, наконец, сообразил, что, умерев у него на груди, кот как бы доверил ему на время свою душу, пока не будет готова мумия, и не пройдет ритуал погребения. Фактически в его теле должны были находиться две души: его собственная и кота Анубиса. Толпа вокруг них бушевала: тот, в кого перешла душа кота — избран богами, и по поверью, неслыханная удача — коснуться избранника хоть на мгновенье, а еще лучше, заполучить волосок самого Анубиса. Слуги из последних сил держали вокруг них кольцо. Какая разница, думал Юсенеб, быть разорванным зверями или людьми, еще неизвестно, кто из них более дик. Им предстояло пересечь огромную площадь, запруженную народом, а уже сейчас всякое продвижение стало немыслимо.