Ночь тебя найдет
Шрифт:
Теперь уже Шарп подается вперед.
— Кто-нибудь счел бы эту историю подтверждением того, что вы обладаете сверхъестественными способностями, — тихо говорит он. — А знаете, как я это называю? Семенами дисфункциональных отношений.
Я жду, но вопрос так и не задан. Считаю ли я, что синий «мустанг» — простое совпадение, или то было божественное озарение?
А я могла бы сказать правду, после стольких лет.
Шарп показывает на снимки.
— Ну, Рыжая бестия, посмотрим, на что вы способны.
Цель
Цель номер два: перестать грызть ногти.
Бридж говорит, что могла бы решить обе проблемы, связав мне руки за спиной. Сегодня она покрасила мне ногти «Некусайкой». Ужасный привкус. Я сказала ей, что в лаке содержится денатониум бензоат, самое горькое химическое соединение на свете. Оно есть в составе средства для мытья унитазов. Она ответила, что это меня не убьет, зато она когда-нибудь обязательно меня зарежет, если я буду и дальше читать ей названия всех химикатов на этикетках и каждую ночь стучать в стену.
Не хочу, чтобы мне сделали на груди Y-образный разрез, как у того мужчины в маминой подвальной книге мертвых.
Вечером я обкусывала ноготь только на большом пальце.
Но все равно стукнула в стену пятьдесят раз.
Даже не знаю, сколько времени пришлось ждать Джессу Шарпу, прежде чем я решилась огласить свои духовные откровения.
Я разложила снимки сверху, снизу, справа и слева, в конце оставив пять самых показательных, где скорбящие выходят из похоронного шатра, серебряный браслет с подвесками-шармами среди хрупких листьев и черных ягод, селфи в «Инстаграме» [7], череп, бережно сжатый руками в фиолетовых перчатках, и снимок места преступления в глухом лесу с дрона, объясняющий, почему столько времени только Господь и убийца знали, где спрятано тело.
Я откладываю в сторону снимок с браслетом. Снимок вибрирует от ужаса, но кажется здесь лишним.
Девушка практически выскакивает из селфи: шесть дюймов голого животика над камуфляжными леггинсами, инсулиновая помпа на талии. Такая хрупкая, такая молодая и сексуальная, что больно смотреть. Я раскладываю по сторонам фотографии ее голубых глаз и черных дыр в ее черепе, помещая их в разных концах ряда. Не помогает. Оба снимка по-прежнему обвиняют меня в обмане.
Пока я размышляю, телефон Шарпа звякает, детектив шлет сообщения, задрав ноги на стол в нескольких дюймах от ее лица. Как те ковбои, которых туристы ожидают встретить в любом техасском баре, но которые на самом деле предпочитают свои одинокие владения. Ботинки мягко отполированы, подошвы изрядно протерты. Кожа кенгуру, значит не борец за права диких животных, по крайней мере тех, кто дерется. Ручная работа, тысячи две долларов, денег куры не клюют.
Ботинки, изготовленные по мерке, удобнее беговых кроссовок — сапожник точно знал, где вторая плюсневая кость Шарпа соприкасается с землей. Уверена, Шарп их не щадит.
Я ходячая энциклопедия в том, что касается рук и ног. С раннего детства мать подпитывала мое нездоровое научное любопытство курьезными подробностями, которые замечала на местах преступлений. По внешнему виду обуви можно о многом догадаться, но отпечатки
Рост, вес. Стояли вы или бежали, не разбирая дороги.
Чтобы одурачить ФБР, чем он успешно занимался в течение двадцати шести лет, «Унабомбер» Теодор Качинский [8] прикрепил к ботинкам подошвы меньшего размера.
Ботинки Шарпа оставляют на земле глубокий, нестираемый след. И это мне тоже известно.
Мне хочется спихнуть их со стола — что за неуважение ко мне и к убитой девушке? Хочется сказать ему, что при таком подходе я ошибаюсь гораздо чаще. Лучше всего у меня получается, когда знание приходит без спроса, а не тогда, когда меня просят подумать над тем-то и тем-то. Не тогда, когда передо мной лежит стопка зловещих фотографий.
Вроде той вспышки, когда я впервые увидела руку Шарпа. Спасает ли он кого-то или топит, заглянула ли я в прошлое, или меня затянуло в его будущее? В любом случае это предопределено.
— Первая буква ее имени — гласная. — Я прерываю молчание, начиная с самого простого.
Не отрывая взгляда от телефона, он убирает ноги со стола.
— С вероятностью в пятьдесят процентов, я правильно вас понял?
— Начинается на «О» или на «Э».
Он поднимает глаза. Моргает, подтверждая мою правоту.
— Скажите мне, как ее звали, — говорю я. — Хочу произнести ее имя вслух. Это придаст мне уверенности.
И ей.
— Одри. Ее назвали так в честь бабушки. Ей было девя...
Я поднимаю руку, останавливаю его, чтобы не узнать ненароком, то ли Одри было девятнадцать, то ли ее бабушке девяносто.
— Так мы играем или нет? — спрашиваю я раздраженно. — Если да, то по моим правилам. Если я спрашиваю, отвечайте только то, о чем я спросила. — Я касаюсь снимка с кладбища. — Думаю, что тот, кто убил Одри, был на ее похоронах. Она знала его. Ее семья его знала. Он обнял ее мать. Вдохнул запах ее духов и чихнул. Но на этом снимке его нет. — Я закатываю глаза, чтобы не видеть, как он обнимает ее мать. — Понимаю, о чем вы думаете. Тоже мне новость. Более половины жертв женского пола убиты своими знакомыми.
— Девяносто, — сообщает он мне. — Девяносто процентов.
Я мысленно делаю заметку — надо спросить, кто чихал на похоронах.
— Не думаю, что Одри была убита или похоронена в Техасе. — Я полна решимости вышибить из него всю самоуверенность. — Не думаю, что она родом отсюда. Это заставляет меня сомневаться в том, что вы расследуете ее дело. — Я поднимаю руку. — Пока ничего не говорите. Убийца был молод. Или в возрасте, но в невероятно хорошей форме. — Я колеблюсь. — И была еще какая-то простыня в зеленую полоску. Не утруждайтесь искать ее на снимках, ее там нет.
— Значит, либо молод, либо стар. Принято. Он нес ее на руках всю дорогу наверх или она шла сама?
— Ее... несли или волокли.
— Почему?
Я не уверена.
— У нее был диабет. Подросток, который учился жить со своей болезнью. Возможно, она страдала булимией. Для нее это был бы трудный маршрут, даже если он как-то не вывел ее из строя раньше.
— Это то, что вы чувствуете в запредельном мире, или то, что видите на снимках?
— Посмотрите на ее селфи, кожа да кости, — решительно отвечаю я. — Пустые пакеты от красных «Доритос» и «Орео» в мусорном ведре. Это то, что я вижу.