Ночи Виллджамура
Шрифт:
Джерид задержался у двери:
– Да, думаю, вы правы.
Шагая по коридору, Джерид раздраженно ударил кулаком в стену. Два убийства, связанные между собой лишь одной тонкой ниточкой – следами краски. Почему рядом с каждым трупом оказались пятна краски? Погибшие что, от убийцы кисточкой отбивались, что ли?
На помощь канцлера рассчитывать не приходилось. И доктора Тарра тоже.
Вдруг он вспомнил, что его единственная подозреваемая – Туя – рисует на досуге. Тут прослеживалась явная связь – возможно, даже слишком явная, но ничего другого у него все равно не было. Однако с чего вдруг одинокой проститутке начать убивать влиятельных политиков,
Глава двадцать первая
Канцлер Уртика спускался по старой ветхой каменной лестнице, то и дело оглядываясь, так, на всякий случай.
Над головой он держал фонарь, сам был укутан в плащ. Откуда-то сверху налетел порыв ветра, от которого тень канцлера заплясала по стенам, принимая таинственные очертания. Уртика углублялся в давно забытый квартал Виллджамура. Глубоко под землю. Надписи на здешних стенах хранили имена любовников и врагов из далекого прошлого. Летучие мыши, ящерицы и грызуны состязались за обладание самыми темными уголками подземелья, подобно тому как на поверхности жизнь борется за свет. Их испражнения наполняли воздух одуряющим запахом, но это нисколько не смущало Уртику. В свое время ему довелось понюхать немало дерьма.
Полчаса он шел вниз хорошо знакомой дорогой.
Постепенно издалека стало доноситься пение. Значит, он почти на месте. Голоса пели на древнем варианте современного джамурского. Этот язык до сих пор использовали в своих гимнах овинисты. Сейчас они молились – но не Бору, или Астрид, или любому из богов, признанных всеми, – ничего, это изменится, и скоро, вот только настанет его время.
Обшарпанная деревянная дверь обозначила конец его пути. Он стукнул семь раз, в двери распахнулось окошко, из которого на него уставилась пара любопытных глаз. Его тут же узнали, дверь мгновенно отворилась, и Уртика вошел внутрь.
Свет сотни свечей отражался в настенных зеркалах, создавая ослепительное сияние. У дальней от входа стены жгли благовония, и ароматный дым наполнял помещение. На скамьях, лицом к курильницам, сидели мужчины и женщины в черных плащах с капюшонами, устремив взгляды на расшитые драпировки. На небольшом постаменте под ними стоял поднос, полный свиных сердец, принесенных с местных боен. Пение продолжилось, и, когда Уртика вышел вперед, головы сидящих поворачивались ему вслед, все наблюдали за его движением.
Он встал перед собравшимися, и из их рядов вышла молодая светловолосая девушка с поросенком на поводке. На ней было белое шелковое платье, облегающее ее стройную фигурку на каждом шагу, а поросенок рассеянно постукивал копытцами за ней. Люди в зале выхватили из-под плащей рапиры и потрясали узкими клинками в воздухе до тех пор, пока не истощился их пыл. Сделав девушке знак встать рядом, Уртика вскинул над головой обе руки. Мечи опустились, все сели, Уртика заговорил.
– Неофиты, старшие и младшие, – произнес он нараспев.
– Маг Уртика! – грянул в ответ хор, отчего вздрогнули древние каменные стены.
– Братья мои и сестры, я принес вам важную весть. Вчера ночью наш досточтимый советник Болл был жестоко умерщвлен во сне. Это уже второй член нашего священного ордена, расставшийся с жизнью за последнее время.
Со всех сторон послышался ропот. Под капюшонами скрывались
Уртика поднял руку, призывая к тишине:
– Джамур Рика скоро прибудет в Виллджамур, и я считаю, что мы должны воспользоваться этим междувластием в своих интересах. Я намерен объявить себя императором Джамура и всех его территорий, и, как только это произойдет, я дам вам всем еще больше власти и влияния, чем вы уже имеете.
– Куда вы денете Джамур Рику? – раздался голос из переднего ряда.
– В свое время всё узнаете. А пока перейдем к нашим священным ритуалам!
Древний подземный зал наполнили сначала звуки рукоплесканий, а затем торжественное пение на древнем языке. Поросенок испуганно завизжал, и девушке пришлось приложить все силы, чтобы удержать его возле себя. Уртика сделал ей знак приблизиться к жертвеннику. Потом нагнулся над связанным животным, подхватил его, зажал под мышкой, вытащил из рукава нож. Вскинул вверх лезвие, широко улыбаясь; его голова кружилась от дыма и лести.
Одним быстрым движением он подскочил к девушке и полоснул ее ножом по горлу.
Она рухнула на пол, ее белое платье стало красным, точно внезапно распустившаяся роза. Поросенок оживленно тыкался рыльцем в ее кровь.
– Я обещаю, что священная свинья – воплощение нашего бога – в мое правление всегда будет сыта! – прогремел Уртика.
Мечи снова взметнулись над головами, крики и пение нарастали, достигая жуткого крещендо. Уртика стоял, подняв обе руки, и бурно дышал от восторга. Пот каплями стекал по лбу, когда он жестом подозвал кое-кого из первого ряда. Первым подошел Трист, чью голову едва прикрывал капюшон, а по лицу метались тени от свечей. Красивый молодой помощник следователя простер перед собой руки, и Уртика благоговейно протянул ему свиное сердце.
– Задержитесь потом на одно слово, – шепнул он.
– Конечно, маг. – Трист с почтительным поклоном отошел в сторону, и его место тут же занял другой в ожидании своей кровавой награды.
Когда все кончилось, Уртика пошел с Тристом в город пешком.
Проходя по одному из мостов, Уртика остановился и, опершись на могучий каменный парапет, стал обозревать Виллджамур с высоты. С моря надвинулся туман и теперь расползался по улицам. Время от времени в тумане вспыхивала и начинала двигаться светящаяся точка: это кто-то из горожан выходил на улицу и шел, держа перед собой фонарь. От ящиков с гниющими фруктами и овощами, выброшенных на задворки трактиров и бистро, поднималась вонь, особенно когда по ним начинали прыгать кошки, охотясь на грызунов. Дверь одного трактира распахнулась, наружу устремился столб света, вывалилась компания пьяных мужчин, которые на разные голоса заорали поносную песню о покойном императоре Джохинне, натворившем немало бед по всему Джокуллу.
Взгляд Уртики устремился вверх, к узким окнам остроконечных башен. В них тоже горел свет, видно было, как внутри, в тепле, движутся люди. Трист, заметив одобрительный кивок своего патрона, раскурил две самокрутки с арумом, заготовленные заранее, их кончики зарделись во тьме. Уртика не чурался дурных привычек.
– Люблю я эти мосты, Трист, – разоткровенничался Уртика. – Такой прекрасный вид с них открывается, всё как на ладони. И уж сколько веков прошло, а эти, внизу, все забывают, что сверху кто-то может следить за ними.