Ночная
Шрифт:
И профукать единственный шанс заполучить нужную сумму просто из-за того, что у какого-то храмовника ядовито-свинцовые глаза, жесткие ладони и сводящий с ума хриплый голос…
Не говоря уже о том, что для него самого мой интерес — реальная опасность профукать возможность вернуться домой.
Нет, этого я допустить не могла.
– Я опять что-то не то сказал? — поинтересовался Рэвен, уже опустошивший бокал.
– Именно то, что нужно, — ответила я, заставив себя улыбнуться. — Даже не представляешь, насколько. Я как раз думала, что буду делать, когда истечет срок договора.
И поняла,
– И какие мысли? — Рэвен тут же подлил вина мне в бокал и потянулся за сыром.
– Невеселые, — честно призналась я.
Раинер сосредоточенно смотрел в свой бокал, словно надеялся обнаружить там ответ на аналогичный вопрос — для себя самого.
– Не думала запросить перевод в подразделение теормага? — поинтересовался лейтенант. — Ты провела на Тангарре два года, видела применение боевых литаний воочию и наверняка сможешь помочь в разработке контрзаклинаний, когда Раинер вернется домой.
Храмовник бросил на него косой взгляд и залпом выпил свое вино, не дожидаясь тоста.
– Думаешь, примут? — с сомнением уточнила я. — Курс теории магии я закончила, конечно, но диплома об образовании у меня нет.
– После закрытия дела о готовящемся покушении на Эмори мне придется уволиться со службы и уехать в графство, так что обещать поддержку не могу, — пожал плечами Рэвен, протянув Раинеру наполовину пустую бутылку. — Но попытка — не пытка. Да и Оберон может замолвить словечко, если что.
– Спасибо, — подумав, кивнула я. — Это хорошая идея. А зачем тебе увольняться?
Вот я точно сказала что-то не то: Рэвен сжал губы и сосредоточенно вылил себе в бокал остатки вина, проводив последние капли таким взглядом, будто они были должны ему денег.
– Потому что к тому моменту я буду почтенным мужем, и Его Величество пожелает увидеть правнуков. Кроме того, он давно говорит, что мне пора брать на себя больше дел в управлении графством, но до сих пор на моей стороне была мать, а она… — лейтенант неопределенно покачал бокалом. — В общем, ей Его Величество отказывать не умеет. Будь у нее право голоса в Совете, все младшее поколение Ариэни женилось бы по своему усмотрению, наплевав на нужды государства, — он криво усмехнулся. — Но мама — не Ариэни по крови, и после того, как я женюсь на леди Шейли, разговор о графстве и детях пойдет совсем другой.
Я смотрела на его кривую усмешку: чуть полноватые губы, наверняка мягкие и теплые, тень щетины на щеках. Глаза — по-ирейски зеленые, отцовские — не смеялись.
– Она приедет через три дня, — продолжал Рэвен. — Получится, что у нас с Эйденом помолвки в один день, и моя пройдет тихо и незаметно для Ирейи и с помпой и шумом — для Иринеи. То, что нужно, чтобы обнаружить, кто заинтересован в ценном генофонде до такой степени, чтобы нарушить закон. Помолвка продлится месяц, а после я увезу жену в родовое гнездо… к радости папы, которому налоговая отчетность уже тоже поперек горла. До рождения наследника я буду жить в графстве, но, по крайней мере, потом смогу вернуться в столицу.
– Тебе здесь нравится? — с нескрываемым удивлением
Мы с Рэвеном уставились на него с одинаковым недоумением.
– Конечно, — ответил лейтенант. — Здесь я родился и вырос, здесь мои братья и сестры, здесь работа, которая мне нравится, в конце концов. А графство… — он дернул плечом. — Приятное место, в целом. Но чужое.
Раинер неопределенно хмыкнул. Для него под определение «чужое место» отлично подходила и Нальма.
– А ты, Бланш? — спросил он. — Тоже родилась в столице?
– Нет, — усмехнулась я. — В Ланвее.
Рэвен поперхнулся вином и закашлялся.
– Что, серьезно? — сдавленно спросил он и тут же пояснил для Раинера: — Это второй по величине город в графстве Гейб. Получается, ты — моя поданная? — развеселился он.
– Будущая, — поправила я его и подняла бокал. — Ты давно там был? Там все-таки поставили статую королевы, как собирались?..
На самом деле ему нравилось и графство, и даже та самая злополучная статуя, эскиз которой не могли утвердить все те три года, что я проучилась на Иринее. В столице Рэвена держали люди, к которым он привязался, и все причины протест, по сути, сводились к необходимости прожить несколько лет вдали от них.
Раинер быстро выпал из разговора и вскоре ушел в свою комнату, отговорившись внезапно напавшей сонливостью.
А мы с Рэвеном ударились в сравнения: каким Ланвей помнила я и каким — он. И как-то вдруг выяснилось, что мы любили гулять по одним и тем же улицам, отдыхать в старом скверике над рекой — и даже в детстве бегали по одному и тому же подвесному мосту, вгоняя в ужас родителей.
Он рассказывал о городе с таким теплом, что мне снова захотелось там побывать. Зайти в цветочную лавку (уже целый магазин!) Юнити, повидаться с госпожой Лиминн, помогавшей сестре с ведением дел, завернуть в кофейню на центральной площади («Что, тоже пробовала кофе по рецепту господина Стринно? Где он только берет тот демонов перец, пьешь и плачешь, плачешь и пьешь…»), посмотреть, как цветет старая вишня в открытых садах градоправителя…
Рэвен был словно окошко в прежнюю жизнь, где еще парил призрак той славной наивной девочки, которая верила, что с ней все будет хорошо, потому что плохо быть не может.
…я не помнила, кто из нас потянулся первым. Но поцелуй был точно такой, каким я представляла себе свой первый поцелуй — еще до того, как его заполучил Старшой. Осторожный, легкий, очень нежный — просто прикосновение губ, которое ненавязчиво и естественно перерастает в нечто большее.
Я сама взяла его за руку и потянула в сторону жилых комнат.
Теплые объятия, в которых так уютно, что хочется, чтобы весь мир остановился и дал мне пару лишних минут. Тихий шепот — будто шелест речной травы в старом скверике на окраине Ланвея, поразительно легко поддавшаяся шнуровка на мундире — и платье, которое вовсе не пришлось расстегивать. И даже чертова кровать, слишком мягкая для нормального сна, для неспящих подошла идеально.
Рэвен был ласковым, как подобранный кот, внимательным и чутким. Он не спешил, не давил, реагируя на каждый вздох и стон, изучая меня — и я отвечала ему взаимностью; шептала те же милые нежности, эхом отзываясь на его слова и движения. С ним было легко.