Ночное солнце
Шрифт:
При этих словах Гюльназ представились Чеменли, родная школа, ведь и они этим летом готовились отпраздновать юбилей поэта.
Чайный стол пришелся по душе Сергею Марковичу. "Давно не пил такого вкусного чая", - признался он.
Затем Искендер вспомнил о Зубермане и подал идею всем вместе проведать старика. Данилов, хоть и был удивлен этому знакомству со знаменитым музыкантом, с удовольствием принял предложение.
Над городом в тот день повисла еще более тяжелая тишина, чем обычно. На улицах, кроме военных, почти
Квартира Зубермана и сегодня выглядела так, словно воздушных налетов не существовало. Еще на лестничной площадке раздавались аккорды музыки. Когда они смолкли, Искендер нажал кнопку звонка. Герман Степанович встретил их очень радушно.
– Добро пожаловать... рад видеть вас!.. Как хорошо, что вы пришли... Проходите, пожалуйста...
– Как дела, Герман Степанович?
– стала расспрашивать его Гюльназ.
– О!.. Мои дела?.. В борьбе и битвах... Мы бьемся плечом к плечу с Бетховеном... А почему вы не раздеваетесь?
– обернулся он к Данилову. Снимайте шинель. У меня в комнате не так уж холодно.
Искендер представил ему Сергея Марковича.
– Капитан Данилов, Сергей Маркович, ваш поклонник. А сегодня мы пришли...
– Очень хорошо сделали, что пришли. Сейчас я могу предложить вам только чай... потому что...
– Спасибо, Герман Степанович, - вступила в разговор Гюльназ.
– Не беспокойтесь. Мы только что пили настоящий азербайджанский.
Герман Степанович забрал у Гюльназ пальто, повесил его на вешалку. Потом, указав на свои теплые, мягкие башмаки, предложил:
– Надень их, пусть будет тепло.
– Большое спасибо!
– Товарищ капитан!
– обратился он к Данилову.
– Я, кажется, вас где-то видел...
– Возможно, в Эрмитаже... Я там работал... В сущности, и теперь...
– Вот-вот...
– Прервал его профессор.
– Ваше лицо мне очень знакомо. Вы проходите, садитесь, вот сюда, на кушетку.
Гюльназ расположилась на своем обычном месте - в маленьком кресле, Искендер и Данилов - на кушетке.
– Гюля, как твои дела?
– заботливо поинтересовался Герман Степанович, заглянув в радостные, беспокойные глаза Гюльназ.
– Ты по-прежнему живешь в общежитии?
– Да, Герман Степанович. А иногда гощу на новой квартире у Искендера.
Она почувствовала, как покраснела при этих словах. Все трое поняли их смысл.
– Вы хорошо делаете, что бываете вместе...
– добавил профессор, как бы желая снять неловкость.
– Всегда вместе... всегда...
– У нас другого пути нет, профессор. Надо всегда вместе.
– И еще, девочка... любовь - самое великое чудо человеческого сердца. Еще никто не разгадал его тайну. Правильно я говорю, товарищ капитан?
– Правильно, Герман Степанович, как говорил Низами Гянджеви:
Если на поле брани
Выйдет с мечом
Оседлав саврасого коня, победа
Выйдет навстречу.
– О, товарищ капитан, я вижу, вы хорошо знаете Низами.
– Профессор, пусть вас не удивляет военная форма Сергея Марковича, вмешался в разговор Искендер.
– Сергей Маркович душой художник, как и вы. Исследует творчество Низами Гянджеви.
– Значит, низамивед...
– Да, его отозвали с фронта, чтобы...
– С фронта?
– нетерпеливо прервал Искендера Зуберман.
– Какого?
– Здесь же, в родном доме, - почему-то смущаясь, произнес Данилов. Вблизи Пулкова...
– Там идут тяжелые бои...
– вдруг нахмурившись, медленно выговорил профессор.
– Пулковский меридиан... он проходит у ворот Ленинграда... Голос профессора задрожал.
– Нет, нет, пулковский меридиан проходит прямо по нашим сердцам. Не так ли, товарищ капитан?.. Правильно я говорю, Саша?
Беспокойные глаза Германа Степановича отливали то светло-зеленым, то темно-голубым блеском. "Профессор очень нервничает в последнее время", подумала Гюльназ.
Все умолкли! Будто вспомнив о чем-то, Герман Степанович предложил:
– С вашего разрешения, хочу вам кое-что сообщить. По-моему, это интересно не только музыкальному миру.
– С этими словами он снял с рояля "Ленинградскую правду" и вернулся к гостям.
– Здесь есть интересное сообщение.
– Он протянул газету Гюльназ.
– Гюля Мардановна, прочитайте, мы послушаем. Я знаю, ваше сердце полно любовью к музыке.
– Если это так, я прежде всего благодарю вас, Герман Степанович. Гюльназ посмотрела на него смущенно.
– В газете написано о вас?
– Нет! Дмитрий Шостакович... Он один из талантливейших наших композиторов, я бы сказал, лучший продолжатель школы Бетховена... Чего стоит одна его Пятая симфония. И вот теперь Дмитрий Шостакович здесь, в блокадном Ленинграде, начал писать свою Седьмую симфонию. Он посвятил ее сегодняшнему Ленинграду, этим, переживаемым нами суровым, трагическим дням.
– Удивительно...
– невольно вырвалось у Сергея Марковича. Герман Степанович подозрительно взглянул на него:
– Что же тут удивительного, позвольте вас спросить?
Данилов почувствовал в его голосе какое-то недовольство, хотел поменять тему разговора.
– А когда симфония будет исполняться, об этом не пишут?
– Нет, - Герман Степанович мягко улыбнулся.
– Но вы не пытайтесь уйти от разговора, я понимаю, о чем вы думаете. Вы считаете, что в условиях блокады симфонии не пишут, не так ли? Нет, дорогой Сергей Маркович, вы не правы, абсолютно не правы... Тут вы ошибаетесь.
– Он обернулся к Гюльназ: А вы как считаете, Гюля Мардановна?
– Я думаю, что вы правы, Герман Степанович.
– Она искоса взглянула на Данилова.
– По-моему, и Сергей Маркович такого же мнения.