Ночное солнце

Фазли Герай

Он так и сделал. Переселился в удобную однокомнатную квартиру на первом этаже огромного девятиэтажного дома. Комната была хоть и небольшой, но светлой и приятной. В ней было два окна, выходящих в скверик у дома.

В первый же день вечером он показал Гюльназ свое новое пристанище. А она, как только вошла, радостно бросилась ему на шею:

– Значит, теперь эта комната будет нашей, да?

– Конечно, нашей, только нас двоих...
– полусерьезно-полушутливо проговорил Искендер и, вынув из кармана второй ключ, протянул девушке. Возьми, держи

у себя, когда захочешь, будешь приходить.

– Правда? Значит, я становлюсь хозяйкой этой квартиры?

– Только с одним условием...
– Искендер поднял вверх указательный палец.

– Не надо, условие мне и без того известно.
– И, оглядевшись по сторонам, с кокетством, которое было так по душе Искендеру, добавила: - Я все равно буду жить в общежитии, с девушками, я привыкла.

– Разумеется, до нашей свадьбы...
– Искендер будто просил у Гюльназ прощения.

– До нашей свадьбы?
– сдвинула брови Гюльназ, удивленно посмотрела на него и вдруг громко расхохоталась.
– Знаешь, что я вспомнила? В этот день, когда ты не захотел остаться у нас в общежитии и сбежал, Зина тебе вслед сказала...

– Какая Зина?
– и сам удивился своему вопросу, так как отлично помнил, кто такая эта Зина.

– Блондинка, та, что разговаривала с тобой в тот день в коридоре.

– А, понял... кажется, она была больна?

– Почему больна? Просто светловолосая смуглянка, красивая девушка.

– Пусть будет так, зачем же обижаться? Так что она говорила мне вслед?

– Сказала, будто ты темный... да нет, как бы это выразиться, отсталый... элемент, погоди, дай вспомнить - консерватор.

– Консерватор... Ясно.

– А я ее хорошенько отругала.

– Напрасно.

– Почему? Нет, правильно сделала, а что она тебя так обозвала?

– Ругать было ни к чему, просто надо было объяснить ей, что я за человек.

– А как я могла объяснить ей, когда я...

– Я тебя понял, Гюльназ, - добавил Искендер с легкой иронией, видя растерянность Гюльназ.
– Теперь я понимаю, что ты поступила и вовсе неправильно. Потому что сама с ней согласна. И считаешь меня устарелым, консерватором. Особенно в любви...

Внезапно с Гюльназ произошла какая-то перемена. Из глаз посыпались переливающиеся угольки-искорки. Искендер понял: вот сейчас полуоткрытые губы ее шевельнутся, и его окутает розовое пламя.

А Гюльназ, прижав обе ладони к груди, взволнованно заговорила:

– Не говори так, родной!.. Ты в моих глазах не только не устарелый, не только не консерватор, я бы даже сказала - хранитель канонов любви. Ты ухитрился даже раскрыть секрет чувств первой любви, что зарождается в сердцах людей. Проследил его законы на протяжении веков, выведал все его тайны. Сберег секреты, дополнил своими и создал собственные обычаи и традиции любви. Первое свидание, клятва верности... обручальное кольцо, свадьба... семья, дети и прочее. Все это первым открыл ты. Хватит или продолжить?..

Она перевела дух, помолчала и опустила руки вдоль тела, задумалась.

Казалось, будто она сама устремилась в те неведомые, первобытные века, где зародилось это чувство первой любви, устремилась и успела вернуться.

Когда эта чарующая волна понемногу спала, Искендер вдруг произнес:

– Ты знаешь, на кого ты сейчас похожа?

– На кого? Не на тебя ли?

– Нет, на своего отца, дядю Алмардана...

Рука Гюльназ снова прошлась мотыльком по его волосам.

– Благодарю тебя, мой родной, да буду я жертвой твоего языка, произнесшего в такие благие минуты имя моего отца.

Теперь настал момент внимательно оглядеть комнату. Здесь было все необходимое для жизни: шкаф, стол, кровать, посуда, даже цветочные горшки на подоконнике... Они напомнили ей собственное "окошко с горшочками". Но окна не были заделаны черной бумагой: это означало, что хозяева уехали давно. Или кто знает...

Но об этом она думать не хотела. Торопливо взглянув на окна, решила: "Надо сегодня же вечером сделать черные шторы на окнах. Я одна могу с этим справиться. Искендер и так устает".

Теперь Гюльназ старалась после работы каждый раз забежать на квартиру Искендера. Если Искендер видел ее сидевшей у окна в ожидании его, когда бы он ни пришел, он радовался, был очень доволен. А как счастлива бывала Гюльназ...

Однажды вечером, когда она дожидалась Искендера, кто-то постучал в дверь. Интересно, кто бы это мог быть, заволновалась Гюльназ. Уж конечно не Искендер, он открывал дверь своим ключом.

Она побежала к двери. Это был Искендер, а рядом с ним человек в военной форме, средних лет. Согласно знакам различия - капитан.

– Познакомься, Гюльназ! Данилов Сергей Маркович. Сотрудник Восточного отдела Эрмитажа.

Данилов оглядел девушку, пожал ей руку:

– Вернее, бывший сотрудник. В настоящее время - офицер.
– Сказано это было на чистом азербайджанском языке.

Сначала Гюльназ растерялась, потом засуетилась: уважаемого гостя следовало принять по всем правилам. Сначала угостить чаем. В первые дни, как только Искендер перебрался сюда, она принесла несколько шоколадных конфет и настоящий азербайджанский чай и запрятала в таком потайном месте, что даже Искендер не догадывался. Сегодня все пригодилось, все можно было выставить на стол. Что еще она могла сделать? Ведь Сергей Маркович и так все понимал.

Искендер усадил гостя за стол, на почетное место, сам сел рядом. И Гюльназ, поставив в кухне чайник на плиту, присела к ним. Выяснилось, что Данилов - один из видных востоковедов, исследующих литературное наследие Низами. Начал писать большую книгу о жизни и творчестве поэта. Но вот помешала война, ушел на фронт, вынужден был оставить свою научную работу.

И именно сейчас, когда идут такие тяжелые бои, он оказался в городе потому, что на днях в Ленинграде будет отмечаться 800-летний юбилей Низами, а Данилову предстоит выступить с докладом о великом поэте. Именно для этого его и отозвали с фронта.