Ночной цирк

Моргенштерн Эрин

— Я подумаю, — кивает Бейли. — Но обещать ничего не могу.

— Спасибо, Бейли, — говорит Поппет. — Я только хочу попросить тебя еще об одном, можно? Если ты не собираешься ехать с нами, то не мог бы ты вовсе не приходить сегодня в цирк? Чтобы мы попрощались прямо сейчас? Думаю, так будет лучше.

Бейли хлопает глазами, переваривая ее слова. Неожиданно это кажется ему еще страшнее, чем решение уехать. Но он чувствует, что это будет правильно, и послушно кивает.

— Хорошо, — обещает он. — Если я решу не ехать, я не приду. Даю слово.

— Спасибо,

Бейли, — повторяет Поппет. На ее лице появляется улыбка, но он не может понять, сквозит в ней радость или грусть.

И до того, как он успевает попросить ее на всякий случай попрощаться за него с Виджетом, она наклоняется и целует его. Не в щеку, как она делала много раз, а в губы. И в этот момент он понимает, что пойдет за ней на край света.

Поппет поднимается и уходит, не говоря больше ни слова. Бейли смотрит ей вслед до тех пор, пока зарево волос не растворяется в голубой дымке неба. Он сжимает в руке пузырек, все еще не зная, что он чувствует и что ему делать, в то время как на раздумья остаются считаные часы.

Овцы у него за спиной вдруг сами решают двинуться толпой через калитку и разбредаются по расстилающемуся за оградой лугу.

Приглашение

Лондон, 30 октября 1901 г.

Когда цирк приезжает в Лондон, Селия борется с искушением тут же отправиться по адресу на визитке, полученной от Марко, которую она постоянно носит с собой. Однако вместо этого она отправляется в «Мидланд Гранд Отель».

Она не задает портье никаких вопросов.

Она ни с кем не заговаривает.

Просто останавливается посреди холла, а мимо, не обращая на нее ни малейшего внимания, снуют постояльцы, спеша сменить одну временную крышу над головой на другую, торопятся по своим делам служащие.

Неподвижная, словно одна из статуй в цирке, она проводит так больше часа, когда наконец к ней подходит человек в сером костюме.

Он выслушивает ее с непроницаемым лицом и лишь коротко кивает, когда она замолкает.

Селия приседает в реверансе, поворачивается и уходит.

Человек в сером костюме еще некоторое время продолжает в одиночестве стоять на прежнем месте. Окружающим нет до него дела.

Совпадения: старая шляпа

Лондон, 31 октября — 1 ноября 1901 г.

В канун Дня всех святых в цирке всегда царит особенно праздничная атмосфера. Главная площадь увешана бумажными фонариками; тени и всполохи света рисуют на белой бумаге странные лица, скривившиеся в беззвучном крике. Черные, белые и серебряные кожаные маски с завязками из шелковой тесьмы ждут посетителей в корзинах при входе. При желании каждый может выбрать себе такую, и поэтому порой трудно различить, кто циркач, а кто зритель.

Возможность побродить по цирку неузнанным дарит совершенно новые ощущения. Слиться с толпой, стать частью общей атмосферы. Многие с головой отдаются новому развлечению, в то время как других

это приводит в замешательство, и они предпочитают не прятать лица.

Уже за полночь, и толпа редеет с каждым часом, приближающим наступление Дня всех святых. Дня поминовения усопших.

Те, кто еще не разошелся по домам, словно призраки, бродят по цирку.

К этому времени очередь к прорицательнице сошла на нет. Больше всего будущее волнует умы обывателей в начале вечера, а в столь поздние часы желания становятся куда более приземленными. Сначала люди появлялись на пороге один за другим, но вот октябрь сменяется ноябрем, и шатер прорицательницы пустеет. Никто уже не переминается перед хрустальным занавесом, гадая, что за тайны собираются поведать карты.

Она не слышит приближающихся шагов, но занавес неожиданно раздвигается.

То, что Марко хочет ей сказать, не должно было бы повергнуть ее в шок. Все последние годы карты предупреждали ее, но она отказывалась слушать, предпочитая другие толкования, другие варианты развития событий.

Но услышать то же самое из его уст — нечто совсем иное. Стоит ему произнести эти слова, как перед ее глазами встает давно забытое воспоминание. Две фигуры в зеленом посреди залитого светом зала, от которых так веет страстью, что в комнате внезапно становится жарко.

Она просит его вытянуть только одну карту. Ее удивляет, что он соглашается.

Зато не удивляет, когда с выбранной им карты на нее взирает Жрица.

После его ухода Изобель снимает вывеску со своего шатра.

Ей и прежде случалось закрываться раньше времени или делать небольшие перерывы, когда она уставала от гадания или просто нуждалась в передышке. Чаще всего эти свободные минуты она проводит с Тсукико, но сегодня вместо того, чтобы отправиться на поиски девушки-змеи, она сидит одна за столом, ожесточенно перемешивая колоду.

Она переворачивает карту лицом вверх, затем другую, затем еще одну.

Выпадают лишь мечи. Стройные ряды заостренных лезвий. Четверка, девятка, десятка. Одинокий клинок — туз.

Она сгребает их в сторону.

Вспомнив о чем-то, она бросает карты.

Под столом хранится шляпная картонка. Более надежного места для нее она придумать не смогла, а тут картонка всегда под рукой. Иногда Изобель вообще забывает, что она стоит там, скрытая от любопытных глаз под бархатной скатертью, вечная незримая преграда между нею и посетителями шатра.

Пошарив рукой под столом, она вытаскивает картонку из бархатной тени в круг света от горящих в каморке свечей.

Это обычная круглая коробка, обтянутая черным шелком. На ней нет ни петель, ни крючка, так что крышка удерживается двумя лентами, черной и белой. Ленты связаны между собой аккуратными узелками.

Изобель ставит коробку на стол и смахивает с нее толстый слой пыли, которая частично оседает на ленте. На мгновение засомневавшись, она думает, не будет ли лучше оставить все как есть, вернуть коробку на место. И тут же решает, что это уже не имеет никакого значения.