Ночные страхи
Шрифт:
– Шутка? – переспросил граф.
– Да, розыгрыш. У вас, в Италии, не играют в такую игру первого апреля, заставляя людей поверить в какую-нибудь глупость или сделать ее? А тех, кто купился на шутку, мы называем апрельскими дурачками.
– Да, у нас есть такой обычай, – мрачно проговорил граф, – только мы их называем pesci d'Aprile – апрельские рыбы.
– А, – сказал Филип, – это потому, что вы нация рыболовов. Апрельская рыба – это такая рыба, от которой вы не ожидаете… что-то, что вы вытаскиваете из воды, и…
– Что это? – вдруг сказал граф. – Я слышал голос.
Филип прислушался.
– Возможно,
– Не может быть. Нет!
Звук повторился: Филипа едва слышно позвали по имени. Но почему Дики звал его так тихо?
– Вы меня извините? – спросил Филип. – Думаю, меня зовут.
Граф склонил голову.
– Ушам своим не верю, – взволнованно прошептал ему Дики. – Наверное, я все неправильно понял. Но они такое говорят… такое… Может, ты им объяснишь? Наверное, они спятили – я им так и сказал.
Он привел Филипа в холл отеля. Там были портье и два vigili. Они переговаривались шепотом.
– Ma `e scritto sul fazzoletto [36] , – говорил один из них.
– Что он сказал? – спросил Дики.
– Сказал, так написано на его носовом платке, – сказал Филип.
– К тому же мы оба его знаем, – отозвался другой полисмен.
– О чем вообще разговор? – воскликнул Филип. – Кого вы знаете?
– Il Conte Giacomelli, – ответили хором vigili.
36
Но это написано на платке (ит.).
– И что, он вам нужен? – спросил Филип.
– Он был нам нужен три дня назад, – сказал один из них. – Но теперь уже поздно.
– Поздно? Но он… – Филип внезапно замолчал и посмотрел на Дики.
– Я им говорил, – вскричал портье, который, похоже, вовсе не был настроен укрывать графа Джакомелли от рук правосудия. – Много раз, много раз говорил: «Граф в саду, с английскими джентльменами». Но они мне не верят.
– Но это правда! – воскликнул Филип. – Я только что его видел. Что говорят vigili?
– Они говорят, что он мертв, – ответил портье. – Они говорят, что он мертв и его тело в вашей гондоле.
Наступила гробовая тишина. Оба vigili, очевидно утомленные спором, стояли чуть поодаль, угрюмые и равнодушные. Наконец один из них проговорил:
– Это правда, signori. Si `e suicidato [37] . Его дела пошли плохо. Он был большой мошенник и знал, что его арестуют и осудят. Cosi si `e salvato [38] .
37
Это самоубийство (ит.).
38
Так он спас себя (ит.).
– Может, он и мошенник, – сказал Филип, – но я уверен, что он жив. Идемте в сад, и вы
Vigili покачали головами, пожали плечами и пошли следом за ним. Все вместе они подошли к столику под деревом. Но там никого не было.
– Вот видите, signori, – сказал один из vigili с чувством собственной правоты, – все, как мы и сказали.
– Наверное, он ушел, – продолжал настаивать Филип. – Он сидел на этом стуле… вот так…
Но его усилия подтвердить свои слова наглядным примером не оправдались. Стул рухнул под ним, и Филип довольно нелепо растянулся на каменном полу, больно ударившись. Когда он поднялся, один из полисменов взял стул и, проведя по нему рукой, заметил:
– Сидение мокрое.
– Да? – равнодушно сказал Филип.
– Не думаю, что кто-то мог сидеть на этом стуле, – настаивал полисмен.
«Он считает меня обманщиком», – подумал Филип и покраснел. Но другой vigile, желая пощадить его чувства, сказал:
– Возможно, это был самозванец. Тот, о ком вы говорите. Какой-нибудь аферист. Таких немало, даже в Италии. Надеялся вытянуть денег из signori.
Он огляделся, ища поддержки; портье кивнул.
– Да, – устало согласился Филип. – Это, несомненно, все объясняет. Мы вам еще понадобимся? – спросил он vigili. – У тебя есть визитка, Дики?
Vigili, получив нужную им информацию, попрощались и отбыли восвояси.
Дики повернулся к портье.
– А где тот юный пострел, который передал наше сообщение?
– Пострел? – переспросил портье.
– Ну, официант.
– Ах, piccolo? Он уже ушел, сэр, на ночь.
– Везет ему, – сказал Дики. – Эй, кто это? Мои бедные нервы больше не выдержат никаких фокусов.
Это был метрдотель.
– Сколько будет джентльменов за ужином, трое или четверо? – спросил он с подобострастным поклоном.
Филип с Дики переглянулись, и Дики закурил сигарету.
– Только два джентльмена, – ответил он.
Самоходный гроб [39]
Хью Кертис сомневался, стоит ли принимать приглашение Дика Манта провести выходные в Лоуленде. Он мало что знал о Манте. Вроде бы тот был богат, эксцентричен и, как многие люди подобного сорта, увлекался коллекционированием. Хью смутно помнил, как однажды спросил у своего друга Валентина Остропа, что именно коллекционирует Мант, но ответ Валентина ему не запомнился. Хью Кертис был человеком рассеянным и забывчивым, и сама мысль о какой-то коллекции, не говоря уже о необходимости помнить все ее предметы, изрядно его утомляла. В его представлении воскресные сборища хороши только тогда, когда большую часть времени тебя никто не трогает, а остаток дня можно провести в обществе прекрасных дам. Неохотно порывшись в памяти – Хью ненавидел тревожить ее покой, – он все-таки вспомнил, как Остроп говорил, что в Лоуленде собираются исключительно мужские компании, обычно не больше четырех человек. Валентин не знал, кто будет четвертым, но настойчиво уговаривал Хью поехать.
39