Нора Робертс. "Рожденная в грехе"
Шрифт:
В прошлом году, когда она вышла замуж, эти комнаты расширили специально для нее. Весь второй этаж и обновленная мансарда теперь предназначались для жильцов, которые останавливались в "Терновом Коттедже". А здесь, за пределами кухни, жила семья.
Пока Брианна была одна, вполне хватало маленькой гостиной и спальни. Теперь же еще одна комната стала их продолжением: яркая, залитая солнцем детская. Широкие двустворчатые окна открывали взору холмы, а прямо под окнами красовался молодой цветущий миндаль,
Над колыбелью, вбирая в себя солнечные лучи, сияла маленькая подвижная скульптурка, искусно отлитая из стекла руками Мэгги: единороги, крылатые лошадки и русалки исполняли на солнце обворожительный танец, и, глядя на них, малышка в колыбели будто вторила их движениям.
– Деточка моя, - ласково прошептала Брианна, и вновь нахлынул на нее невероятный поток материнских чувств и эмоций. Ребенок, долгожданный ребенок.
– За огоньками следишь, солнышко? Они - просто прелесть, а тетя Мэгги - такая умница!
Она взяла Кейлу на руки, и, вдыхая детские запахи, словно растворилась в них сама.
– Сегодня ты увидишь другую тетю - тетю Шаннон, из Америки. Правда, здорово?
Пристроив ребенка на одной руке, другой Брианна расстегнула блузку, усаживаясь в кресло-качалку. Бросив взгляд на потолок, улыбнулась: Грей сейчас там, наверху, в студии. Пишет, как обычно, про всякие убийства и насилия.
– Ну, вот и хорошо, - с трепетом проговорила Брианна, когда Кейла обхватила ротиком грудь и стала сосать.
– А когда покушаешь и переоденешься, я смогу оставить тебя с папой, а сама уеду, ненадолго. Ты ведь уже большая. А всего-то месяц прошел, видишь, как. Сегодня тебе ровно месяц.
Из дверного проема, завороженный и смущенный одновременно, Грей наблюдал за сценой. Никто и никогда не смог бы ему объяснить и рассказать, каково это - видеть жену, ребенка - своих, и таких любимых. Кулачок Кейлы покоился на изгибе материнской груди, оба - цвета слоновой кости - сливались воедино. Солнце ласкало их волосы, цвет которых, до мельчайших оттенков, повторял один другого. Мать и дочь глядели друг на друга, и вряд ли Грей выразил бы словами то, как происходит их невероятное единение.
Брианна подняла голову, улыбнулась:
– Я думала, ты работаешь.
– Я слышал тебя по внутренней связи.
– Он указал жестом на маленький монитор, один из тех, что, по его воле, были установлены по всему дому. Грей зашел в комнату и склонился над креслом.
– У меня такие прелестные дамы!
С легким смешком Брианна потянулась вперед.
– Поцелуй меня, Грейсон.
Тот охотно, и даже с превеликим усердием, выполнил просьбу; затем, наклонившись ниже, коснулся губами детской головки.
– Как же она проголодалась!
– Аппетит, как у папы, - и тут Брианна спохватилась.
– Я
– Обо мне не беспокойся. А если кто из жильцов вернется с прогулки раньше тебя, я достану сконы и сделаю чай.
– Да ты становишься просто отменным хозяином, Грейсон! И все-таки, не отвлекайся от работы.
– Работа идет отлично.
– Я так и подумала. Ты не хмуришься, и уже несколько дней я не слышу нервных шагов над головой.
– У меня там "убийство - самоубийство", - подмигнул Грей, - ну, или версия. Меня это вдохновляет, - он жеманно провел пальцем по груди Брианны, чуть выше головы ребенка. Не отрывая взгляда от глаз жены, с удовлетворением отметил, как мгновенный всплеск удовольствия отразился в них.
– Когда я снова займусь с тобой любовью, Брианна, все будет как в первый раз.
– Тебе не кажется, что нечестно соблазнять меня, когда я кормлю дочь?
– от возбуждения у Брианны перехватило дыхание.
– Я буду соблазнять тебя всегда, и абсолютно честно.
– Он выставил вперед руку, и лучи солнца отразили золотой блеск обручального кольца.
– Ведь я твой муж.
– Придержи свои инстинкты, Грейсон Тейн, мы опаздываем, - подала голос Мэгги из соседней комнаты.
– Надо выехать в аэропорт не позднее, чем через двадцать минут.
– Опять все удовольствие испортила, - недовольно пробурчал Грей, но, поднявшись, усмехнулся.
– Я так понимаю, теперь травить меня будут сразу две твоих сестрички.
Однако Шаннон в эти минуты не было никакого дела до Грея: на борту самолета она думала совсем о другом. Из окна уже различалась зелень холмов и чернота скал: Ирландия, что открывалась ей, казалась невероятно красивой, завораживающей, и, в то же время, смутно знакомой.
Шаннон вдруг захотелось вернуться обратно, но, взяв себя в руки, она, тут же запретила себе даже думать об этом. Да, пусть решение она приняла импульсивно: вина и горечь двигали ею, да еще такая чуткость в письме Брианны. Но все же, какая-то сила заставила ее взять отгулы на работе, замкнуть квартиру и оказаться на борту самолета в преддверии полета в три тысячи миль, который вот-вот подойдет к концу.
Она уже не мучила себя вопросами - что же ей хочется здесь найти или какую такую миссию выполнить - ответов не было. Шаннон знала одно: приехать в эти края ей было необходимо. Может быть, для того, чтобы посмотреть на них глазами матери. Вот только не переставали мучить сомнения - а не предательство ли это по отношению к отцу - тому единственному, которого она знала в своей жизни; да и оказаться вдруг в окружении родни, признавать которую не очень-то хотелось - удовольствие наверняка сомнительное.