Норковая Шуба
Шрифт:
У стены напротив кровати стояло трюмо, на нем толпились флакончики с духами, духи Алена любила терпкие, сильные, почти мужские. Этот запах был и в постели, Малыш со временем тоже стал пахнуть этими духами, и сейчас он их чувствовал, запах газа уже доносился из кухни, но еще не забил.
Черные простыни, черные шторы, черные книжки, черные стрелки Алена себе рисует… Вамп, здесь живет женщина-вамп, все об этом говорило. Но ведь была еще и рыжая мышь, были иконы и старые фото в деревянных рамках, а там Алена с бантами в шелковом платье с карандашиками… Двойное дно, это показалось Малышу интересным.
Он
– Научи меня, —сказал ей Малыш и стянул через голову свитер, – я хочу быть лучше всех, лучше всех твоих…
– Ты и так лучше всех.
– Научи, – он ремень расстегнул. – Я всех сделаю!
– Не надо, Малыш, – Алена сняла с него джинсы. – Я не люблю спорт… Будем просто с тобой… – она заглянула к Малышу в плавки и зарычала: – Будем отрываться!
Малыш взбесился, его накрыла приятная одержимость, которая случается иногда, не с каждым, нечасто, по большому везенью, если в постели встречаются люди с чертями.
В первый раз он завис в этой спальне… На сколько дней? Малыш не помнил точно.
«Тебя нет. У тебя выходной», – он Алене шептал, когда ей звонили из клуба. Открывали только курьерам, забирали то суши, то пиццу, щеки у Малыша покрылись черной щетиной, но возвращаться в человеческий облик совсем не хотелось.
Вернулись с Божьей помощью, когда на них упала икона. Кровать раскачали, полки над ней тряслись, от вибрации иконы потихоньку сползали. Одна из них соскочила и обоих ударила, Малыша сильно, икона влетела ему ребром по спине, Алену задело полегче.
Она испугалась, а когда поняла, чем ее стукнуло, кинулась осматривать свое сокровище. Это была тяжелая и большая икона в серебряном окладе, обшитом для защиты деревом, и лик, как положено, был под стеклом.
Малыш пытался рассмотреть старый, потемневший образ, в котором только специалисты могли бы увидеть культурную ценность, и взвешивал его на глаз.
– Прикинь, Ален, если такая тяжесть и по темечку? Я бы тут у тебя кони двинул…
– Поставь на место, – Алена попросила и перекрестилась. – О, Господи… Да что ж я вытворяю?
– Старинная икона? Откуда она у тебя?
– Мой прадед был священником.
Алена закрыла лицо и засмеялась.
– Он там в шоке от меня! Ругается! Подзатыльник нам отвесил!
– А раньше падала? – Малыш спросил.
– Нет… Никогда еще не падала.
– Тогда все ясно… – Малыш засмеялся. – Алена! Ты не понимаешь! Дед меня отметил! Я ему понравился! Дед нас благословил!
Малыш лежал один под иконами и вспоминал все это. Он прикончил коньяк и начал корить себя за то, что не послушал деда. Дурак! Он даже не подумал, что иконы просто так не падают. А нужно было сразу! Прямо в тот же день хватать Алену – за жопу и в конверт, то есть за шкирку и в ЗАГС, пока она еще тепленькая на этой постели лежала.
Он вскочил и, задравши голову, начал креститься, сжимая с силой пальцы и многократно ударяя себя в лоб.
– Дедуля, помоги! Дедуля, помоги!
Так он молился, в носках и в свитере на коленках стоял.
На кухне заревело с металлическим визгом и застучало мелко,
«Муж подарил, – улыбалась Алена и хлопала по белой дрожащей панельке. – Сэкономил, зараза, а я все никак новую не куплю. Ведь стирает, сучка? Выделывается, но стирает».
Малыш выскочил на кухню и тоже прыгнул на машинку. Газом воняло ощутимо, он сощурился и ждал, когда остановится барабан.
Кухня у Алены была холостяцкой. Плита старая, духовкой она пользовалась редко, там у нее спрятаны ненужные сковородки. Зато в углу стояла барная стойка, и в белом стеклянном шкафчике всегда хранились запасы алкоголя для друзей. Тут же раскладывался диван, тоже для друзей, чтобы могли сразу упасть.
У окна много цветов, и угол, тот, что светлее, до верха заставлен цветами, Алена их заносила на зиму с балкона. Обеденный стол был забит кактусами, рядом с маленькими глиняными горшочками всегда стояла фотография покойной мамы. Все это занимало почти половину стола и мешало обедать. Малыш как-то пробовал переставить кактусы на холодильник, фото в сервант, но Алена не разрешила, все вернула на место, молча. Малыш и без слов прекрасно понял – мама всегда с нами, мама должна быть постоянно на глазах.
Машинка завизжала на последних оборотах и затихла. Малыш встал на пол и поклонился, поздоровался с мамой, точнее, с маминой фотографией:
– Здрасссьте, Валентин Иванна!
Захотелось еще немножко выпить. И покурить. А умирать было еще рано. На часах… У Алены висели старые детские часы, с картинкой из любимого мультфильма «Малыш и Карлсон»… На часах было только начало третьего. Алена возвращалась из клуба не раньше пяти, и Малыш решил, что немножко пожить еще можно.
Он закрутил конфорки, открыл все окна, на кухне, в спальне, в зале, взял полотенце и забегал по квартире, выгоняя газ на улицу.
– Вы вот тут умерли, – кричал он, обращаясь к маме, – и она фотку вашу на столе всегда держит. Вот как вы думаете, Валентин Иванна, когда я умру, она и мою сюда поставит? Или не поставит?
И сам себе отвечал, энергично размахивая полотенцем:
– Поставит, Валентин Иванна, поставит. Будем с вами тут вместе стоять.
Сквозняк был сильный, шторы, цветы задрожали, морозный воздух с улицы вонищу разогнал. Малыш поводил носом, боязливо оглянулся и щелкнул зажигалкой.
Все было чисто. Холод с улицы моментально выстудил квартиру. Малыш закурил и укутался в пушистый Аленин халат.
В баре оставался литр виски и текила. Алена, видимо, ждала кого-то. Малыш помялся и открыл текилу. Стаканчик достал, хотя значенья не имело перед смертью, как пить, но он достал. Налил до краев и проглотил быстро, как лекарство.
– Вы знаете, Валентин Иванна… – он снова обратился к маминой фотографии: – Ваша дочка любит текилу. Вы об этом знали раньше? Нет? Она и меня научила. Я теперь тоже люблю текилу. Стоп! Стоп! Сейчас я вам покажу…
Малыш открыл холодильник, нашел лимон, насыпал соль на блюдце. Двинул к столу офисное кресло, то, что осталось от первого мужа, и обратился к фотографии.