Нортенгерское аббатство (пер. В.Литвинец)

Остин Джейн

Удрученная и несчастная барышня подумывала даже о том, чтобы отказаться от вечернего выхода в театр, однако, говоря по правде, мысли эти вскоре ее покинули, поскольку она вспомнила, что: во-первых, может остаться дома безо всяких объяснений, и тогда никто не узнает о нанесенной ей обиде, а во-вторых, ей давно уже хотелось посмотреть эту пьесу. Как и намечалось, вечером все отправились в театр; на радость или на беду Тилни не появлялись, и Кэтрин подумала, что в длинном ряду достоинств этой семьи нет, пожалуй, лишь страсти к Мельпомене, не отказав им все же в возможной привычке к более утонченным постановкам на лондонских подмостках, которые, со слов все той же Изабеллы, были «просто ужасны». В своих собственных ожиданиях девушка не обманулась

и получила столько удовольствия от комедии, что первые четыре акта никто не смог бы заподозрить, что накануне она пережила тяжелую драму. Однако, не успела начаться пятая часть, как в ложе напротив показался мистер Тилни с отцом, и к ней вновь вернулись неуверенность и щемящая боль. Действо больше не радовало и не приковывало к себе внимания. Каждый раз, поднимая глаза, Кэтрин невольно видела ложу напротив, и в течение долгих двух сцен она напрасно старалась поймать взгляд Генри. Вот теперь его уже точно нельзя было обвинить в равнодушии к театру, ведь за все это время он ни разу не оторвался от сцены. И все же позже молодой человек взглянул на Кэтрин и чуть заметно поклонился – но что это был за поклон! – мимолетный, безо всякой улыбки. От отчаяния Кэтрин не находила себе места, она готова была сорваться с места и побежать к нему в ложу, чтобы дать наконец объяснения. Ею обуревали чувства скорее естественные, чем героические; вместо того, чтобы, гордо храня молчание, осудить его поспешную хулу, вместо тихой горечи оскорбленной добродетели, оставляющей ему самому право искать объяснений и причины, вместо того, чтобы, наконец, просто избегать его взгляда или даже заигрывать с кем-нибудь, она приняла весь позор на себя и лишь страстно желала найти возможность объясниться.

Пьеса кончилась, упал занавес – и Генри уже не было на месте, где он только что сидел; Неужели он придет сам? Надежды оправдались, и через несколько минут он появился вновь, приближаясь к ним через пустеющие ряды. Джентльмен спокойно и вежливо обратился к миссис Аллен и ее спутнице; однако, в ответ от последней получил нечто совершенно отличное:

– О, мистер Тилни! Мне страшно хотелось с вами поговорить и извиниться. Должно быть, вы сочли меня грубиянкой, но в том недоразумении не было моей вины, и миссис Аллен тому порукой. Миссис Аллен, не правда ли, мне сказали, что видели мистера Тилни с сестрой в каком-то фаэтоне? Что же мне оставалось делать? Я так ужасно сожалею, что не дождалась вас. Правда, миссис Аллен?

– Дорогая, ты мнешь мне платье, – прозвучало в ответ.

Такие горячие заверения растрогали бы даже камень, поэтому на лице Генри заиграла добрая и сердечная улыбка, и молодой человек ответил тоном, в котором уж почти не чувствовалась обида:

– Мы были так вам признательны за ваши пожелания хорошей прогулки, которые вы бросили нам, когда проезжали по Эрджайл-стрит.

– Но я вовсе не желала вам хорошей прогулки, я об этом и не думала. В это время я кричала мистеру Торпу, чтобы он остановился; как только я вас заметила, то сразу закричала, правда. И если б только мистер Торп остановил свою лошадь, я бегом бы к вам побежала.

Найдется ли в целом мире хоть один Генри, который остался бы равнодушным к таким словам? В любом случае, Генри Тилни не из их числа. С еще более очаровательной улыбкой он сказал все, что нужно было сказать о том, как его сестра расстроилась, переживала, сожалела и, в конце концов, положилась на порядочность мисс Морланд.

– Ах, только не говорите, что мисс Тилни совсем не рассердилась! – воскликнула Кэтрин. – Я точно знаю, что она сердится на меня: сегодня утром она не захотела меня принять, а через несколько минут вышла из дома с вашим отцом. Мне было так больно! Но не подумайте, я вовсе не жалуюсь. Быть может, вам не доложили, что я заходила.

– Меня с утра дома не было, но я слышал об этом от Элеаноры, и ей не терпится поскорее извиниться перед вами за такую неучтивость. Но, возможно, вы позволите мне самому все объяснить. Всему виной

мой отец – он страшно торопился, поэтому не позволил сестре принимать посетителей, ведь она должна была его сопровождать. Только-то и всего. Элеанора страшно огорчилась и решила при первой же возможности принести вам свои извинения.

Эта новость очень порадовала Кэтрин, но все же не настолько, чтобы до конца ее успокоить. Глубоко засевшая обида стала причиной ее вопроса, совершенно бесхитростного, а потому такого обезоруживающего:

– Но отчего же, мистер Тилни, вы не так милосердны, как ваша сестра? Если она поверила в мою порядочность и не усомнилась в том, что произошла всего лишь досадная ошибка, отчего же вы так охотно обиделись?

– Я – обиделся!

– Да, я в этом уверена; я поняла это, как только вы вошли в ложу. Вы выглядели таким холодным!

– Холодным! Но я не имею права сердиться на вас.

– В это трудно поверить, особенно, взглянув вам в глаза.

Не найдя, что ответить, он заговорил о постановке и пробыл с ними еще некоторое время, и лишь его очарование не позволило Кэтрин долго держать обиду. Перед уходом молодой человек заверил, что назначенная прогулка состоится в ближайшие дни, и, забыв о горечи и страданиях, Кэтрин вновь стала счастливейшим из всех земных созданий.

Как только Генри начал прощаться, девушка с удивлением обнаружила, что Джон Торп, который не мог оставаться на одном месте дольше десяти минут, беседует с генералом Тилни, и нечто большее, чем удивление овладело ею при мысли о том, что именно она может служить предметом их оживленного разговора. Что они обсуждали? Кэтрин боялась, что не нравится генералу, и поэтому он даже не позволил дочери с ней встретиться, отложив выход всего на пару минут.

– Откуда мистер Торп знает вашего отца? – указала она Генри в их сторону.

Молодой человек ничего об этом не слышал, но предполагал, что у его отца, как у любого военного, очень широкий круг знакомств. По окончании представления Торп вернулся в ложу, чтобы сопровождать дам на выход. Кэтрин немедленно испытала его галантность на себе, и, пока они ожидали остальных в холле, Джон, предвосхитив ее любопытство и опередив вопрос, который прошел от самого сердца до кончика языка и готов уже был сорваться, поинтересовался у спутницы, заметила ли она его с генералом Тилни.

– Он забавный старик, клянусь Богом! Крепкий, бодрый, почти что ровня сыну. Уверяю вас, я очень его уважаю: настоящий джентльмен и добрейшее существо при этом.

– А как вы с ним познакомились?

– Познакомились! В этом городе не найдется и десятка человек, кого бы я не знал. Я встретился с ним в Бедфорде и узнал его сегодня сразу же, как только он вошел в бильярдную. Он превосходный игрок, мы долго пробыли вместе, хотя поначалу я его побаивался: счет был пять-четыре в его пользу, и если б я не сделал точнейший кикс в мире – и попал прямо по шару – впрочем, вы все равно не поймете; короче, я его побил. Замечательный старик, богатый, как еврей. Хотелось бы мне с ним поужинать. Говорят, он дает отменные ужины. Но как вы думаете, о чем мы с ним говорили? – О вас, конечно же, о вас. Генерал считает вас самой хорошенькой девушкой в Бате.

– Боже, что за чепуха! Неужели?

– А что, вы думаете, я ему ответил? – «Отлично, генерал, я полностью с вами согласен».

В этот момент Кэтрин, благодарная, скорее, признанию генерала, чем согласию Джона Торпа, услышала, как ее ищет миссис Аллен. Молодой человек проводил ее до выхода, усадил в экипаж и при этом всю дорогу нес какую-то околесицу, хотя девушка и старалась всем своим видом дать понять, что больше в его услугах не нуждается.

Очень приятно, что генерал Тилни вместо того, чтобы не любить ее, ею восхищается, и Кэтрин радостно думала о том, что больше в этой семье ей бояться некого. Да, сегодняшний вечер принес ей больше, гораздо больше того, на что она смела рассчитывать.