Ностальгия
Шрифт:
Я молчу. Что тут скажешь? Я пришел к ротному сам и теперь остается терпеливо дожидаться своей участи. Все лучше, чем ждать, пока тебя заочно приговорят.
— Оно хоть стоило того, а, Трюдо? — неожиданно спрашивает ротный. Глаза прищурены, смотрит серьезно. Ни намека на скабрезность.
— Так точно, сэр. Стоило. Верните назад — я бы ничего менять не стал, сэр. Уставы, традиции, — это все херня, когда рядом такая женщина, сэр. Извините, сэр.
— Ну-ну… — ротный снова задумчиво смотрит мимо меня на цветную стену. Отмерзает: — Как тебе Бауэр?
К его неожиданным переходам трудно привыкнуть. Или он так собеседника “вытаскивает”?
— Нормально, сэр, — говорю как можно естественнее.
— Да? У меня другое мнение сложилось, — Ворон смотрит на меня так заинтересованно, словно на моем лице вот-вот ответ сам собой проявится.
— Да нет, сэр, все в порядке. Молодой он, учится еще. Начальство не выбирают, сэр.
— Ага… Твои-то как, нормальные мужики?
— Отделение хорошее.
— Ты отличился вчера, диверсионную группу положил, — то ли спрашивает, то ли утверждает ротный.
— Было дело, сэр. Случайно, на самом деле. Они прямо на нас вышли, мы из патруля возвращались. Ребята их как в тире положили.
— Ясно…
Молчим. Ротный наливает себе из небольшого термоса ароматного кофе. Вопросительно смотрит на меня. Вежливо отказываюсь. Слежу за тем как он не торопясь попивает горячий напиток.
— В общем так… — начинает Ворон. Я замираю, — Служи пока, Трюдо. Половину оклада я с тебя сниму, без этого никак. Формулировку придумаю позже. И со взводным грызню прекрати — он мужик нормальный, его из училища хорошо рекомендовали. С комбатом я вопрос утрясу. Все, иди.
— Понял, сэр. Спасибо, сэр! — я поднимаюсь, снова упираюсь макушкой в потолок, отдавая честь.
— Вот еще что, сержант, — говорит ротный мне в спину.
— Сэр?
— Если увижу, как вы тут амуры крутите, или доложит кто — я тебя расстреляю.
Он прихлебывает кофе. Голос его спокоен и ровен. Я знаю, что он не шутит. Так и будет. Ворон — кремень мужик, сказал — сделает.
— Я понял, сэр.
— Свободен, Трюдо.
Выхожу из штабного блиндажа со смешанным чувством. Вроде бы и обошлось пока, а вроде и расстрелом пригрозили. Интересно, как там Шармила? При мысли о ней внутри сладко щемит. Я иду, машинально пригибаясь в неглубоких местах, прячу голову, я в своей жесткой, грубой скорлупе, весь в присыпке от потертостей и все равно с ороговевшей от постоянного трения о швы и узелки белья кожей, руки мои огрубели до состояния подошвы, и все равно я чувствую, как касаюсь ее груди, шелковистой кожи бедер, представляю, как вздрагивает от едва заметного прикосновения ее гладкая спина, и как мечтательна ее улыбка, когда я касаюсь ее губами. Нет, прав ротный — я теперь слабое звено. Я теперь в любом бою — салага созерцательный и кандидат в покойники. И сейчас мне так пофиг это, что совсем не страшно, я смиряюсь и улыбаюсь сам себе, словно вижу впереди что-то невыразимо прекрасное, типа бесплатной поездки на спортивном “магнум-аэро-турбо”.
Прошло два месяца с момента высадки. Мы слились с зелено-коричнево-синим дерьмом окружающих нас диких джунглей, что живьем пожирают человека, стоит ему расслабиться лишь на минуту. Мы стали частью их и одновременно мы говорим им — вот вы, а вот мы, прошу не путать. Наверное, из чистого упрямства. Потому что на самом деле мы ничем не отличаемся от обитателей зеленого ада. И они, и мы, все мы — просто боремся за свою жизнь. Мы сами превратились в каких-то зеленых безмозглых призраков, чей инстинкт — топать куда-то с утра до вечера, мигрировать вдоль просек, пережидая время от времени в мокрых засадах и секретах, нести почти бездумно свой бесполезный груз, которым, как правило, в нужный момент и воспользоваться-то не успеваешь. И сны наши на мокрой земле, под аккомпанемент неумолкающих птиц и зудение вездесущих насекомых, сны наши похожи на беспамятство, жуткие твари являются нам время от времени, скалят зубы, их морды похожи на головы убитых нами людей, мы говорим во сне с нашими покойниками, и те успокаивают нас — все ништяк, пацаны, все ништяк, держите ноги сухими. За пару месяцев взвод наш потерял шестерых. Из них двоих убитыми. Маркес из второго отделения получил пулю в лицо, прямо под открытую лицевую пластину. Снайпера мы так и не засекли. Пожгли, нахрен, несколько гектар зеленки, превратили ее в дымный винегрет огнем поддержки. Надеюсь, гада того мы достали. Успокаиваешься, когда веришь в это. Второй — белобрысый дылда из первого отделения, не помню, Крис, кажется, нить ловушки зацепил. Этих ловушек кругом нашпиговано — как паутины, броня не все их отлавливать умеет, так что зевнешь — и привет. Крис и зевнул. Смотрел внимательно под ноги и зацепил ее макушкой. Некоторые нити и сделаны из паутины, броня их за природные считает, есть тут такие пауки — размером с голову, птиц жрут и змей. Направленный заряд Крису башку снес, будто и не было. Вартанен — капрал-пулеметчик, наступил на мину, схлопотал тяжелую контузию и частично оглох. Броня спасла. Двое подцепили какую-то гадость — или воду плохо фильтровали, или вдохнули чего, а может, кровососы заразу занесли. Глядя на них, думаешь — лучше уж пуля, чем вот так, собственные кишки с криками переваривать и глядеть, как почерневшая кожа от костей на глазах отваливается. Самый везучий — сержант Ким, провалился в нору травяного шилохвоста. Как орал он, бедолага, пока броня его не отключила, аж мороз по коже! Зато сейчас лежит где-нибудь в военно-морском госпитале, в окружении крепкозадых сестричек, пьет-ест на чистом, новую ногу отращивает взамен ампутированной.
Моих
Мы ведь куда ехали — на прогулку, уток пострелять. Все такие мощные, куча техники, оружия — море. Каждый из нас — арсенал ходячий, один наш взвод в минуту столько огня выдает, как раньше не каждый батальон выдавал. Это не считая башенных орудий, взводов оружия, приданных огневиков, артдивизионов, авиации, флотской и орбитальной поддержки. Вот и оказались на прогулке. Каждый день гуляем по джунглям туда-сюда, прочесываем их частым гребнем, песчинками теряясь в их колоссальных объемах, мы уже и забыли, что морпехи — ударная сила, ярость и свирепость, опустили нас до уровня простой пехоты, и мы с нашей оперативной базой “Зеленые холмы” — просто перевалочный пункт, средство для обеспечения прохождения колонн.
А в атаку тут ходить негде. Противник наш — он везде. Он есть и его нет одновременно. Так, как вначале, нам не везло больше никогда. Мы постоянно ощущаем его присутствие — в сотнях изощренных ловушек, в следах ночевок, в редких бесшумных выстрелах невидимых снайперов, в сигналах датчиков слежения. Если повезет, и партизан попадает в полосу, густо засеянную датчиками — песенка его спета. Пушкари хлеб жуют не зря — полминуты не пройдет — накроют квадрат. Все джунгли в ближних окрестностях “Холмов” и вдоль просеки-магистрали испрещены горелыми проплешинами — следами их ударов. Иногда приходится давать большой крюк, чтобы обойти сплошную мешанину из расщепленных обгорелых стволов. Чаще всего враг делает точный выстрел и замирает, обмазанный с ног до головы липкой каучуковой или глинистой дрянью, делающей его невидимым для датчиков “мошек”. Часто ниоткуда, из-за сплошного ковра зелени начинают лететь мины. Противник невидим, все тихо, “мошки” и датчики молчат и вдруг — мерзкий, леденящий душу свист небольшого оперенного куска железа, и еще, и еще, и лопается повсюду вокруг тебя оглушительно звонко, и сыплются отовсюду подрубленные осколками ветви и сами осколки смачно впиваются в стволы и выбрасывают грязевые всплески из болотистых низин. Минута — и снова тихо.
— Глаз-пять, я змея-правый, — лежа в грязи, запрашиваю данные с беспилотника, и тот сканирует несколько квадратов леса вокруг нас и не находит ничего, отдаленно напоминающего человека, а по теплу дульных вспышек дежурное звено “москито” сбрасывает пару кассетных боеголовок, но на месте удара не находим потом никаких тел — только перекрученные стволы дешевых одноразовых автоматических минометов — их просто тащат на спине, собирают на месте, ставят парами, наводят на определенный квадрат и маскируют зеленью, а когда где-то нерадивый морпех заденет паутинку, железки просыпаются, делают по пять-шесть выстрелов и стоят себе в ожидании, пока на них сверху свалятся дорогущие умные бомбы, способные находить дорогу к земле в гуще многоярусных крон. Иногда я думаю, что такие вот игрушки, размолотившие кучу транспорта и покалечившие пару десятков наших, какие-нибудь деревенские кузнецы клепают — так они примитивны.
Взводный теперь тоже на меня оглядывается. И так сержантов не хватает, так что собачиться сейчас не ко времени. Помня разговор с ротным, стараюсь нашего Лося из себя не выводить. Да и он тоже поостыл. То ли сам до чего допер, то ли Сото ему растолковал — не знаю. Только мой голос для него теперь — не последний. Особенно после того, как я засаду обнаружил. Хотя насчет засады — может я и погорячился, скорее, просто разведку черных или корректировщика спугнули. Помню только, что два куста, что вместе растут, не понравились мне. Вроде зеленые, свежие, густая поросль травы вокруг не тронута. А вот нет — что-то не то с ними. А дозор наш уже вперед ушел, не видит ничего. “Стой” — сигнал подаю. “Дай вон туда” — Крамеру, он за мной шел. Крам и отвесил — только щепки полетели. А оттуда — как даст в ответ очередь неприцельная — поверх голов. И треск — удирает кто-то. Нас просить не надо. Мы для таких вещей обучены. Не дожидаясь пока “мошки” картинку дадут, ответили из всех стволов — выкосили пулями и гранатами метров на тридцать все, до пеньков. Одного под теми кустами нашли. Весь в черно-красной глине, корка толстая, радио при нем и пистолет. Крам ему всю спину разворотил. Второго чуть дальше, метрах в десяти сзади. От него вообще мало чего осталось — на куски разбросало. Только легкий пистолет-пулемет с обгоревшей рукоятью.