Ностальгия

Поль Игорь Владимирович

Волнуюсь, стараясь не показывать вида. Это мое отделение, вот уже полгода, но никого из них я еще не видел в реальном бою, если не считать Зеркального. Но там все же ненастоящие бои были. Так, репетиции… Как они себя поведут, мои лоси, попав под настоящие пули? Пока все действуют четко. Немного шкалит сердечко у Гота, самого молодого — год в Корпусе. Остальные вроде ничего, держатся уверенно. Странно, но ответственность за других не позволяет проступить наружу моему собственному страху. Словно я наблюдатель на учениях, который вне игры, и условные пули его не трогают. Показываю своему заместителю на Гота. Трак кивает в ответ, поднимает большой палец — “понял, присмотрю”.

На тактическом блоке проступает череда зеленых точек. Густая россыпь медленно движется к нам.

— Рысь, здесь лось-три. Я на позиции. Даю координаты, прием.

— Рысь, лосю-три. Принято. Отметку вижу, — узнаю по голосу командира роты “Браво”, — будем у вас примерно в девятнадцать тридцать. Дай картинку, прием.

— Лось-три, Рыси. Транслирую. Прием.

— Рысь, Лосю-три. Картинка четкая, до связи.

— Принято, отбой.

Мы

снова чувствуем свою нужность. Бессмысленный патруль приобретает черты хорошо проработанного плана. Сразу и не дойдет, что случайно все это. Мы больше не чувствуем себя одинокими. Мы часть большой непобедимой зеленой машины. Эта машина катится уверенно и точно, подминая всех, кто сдуру окажется на ее пути. Мы — сорвиголовы, затычка в каждой прорехе, куда нас сует император, чтобы своими телами мы остановили течь. Мы чувствуем гордость оттого, что там, высоко над нашими головами, в черноте пространства плывет громадина авианосца, способного за несколько часов превратить половину Шеридана в гигатонны фасованной пыли пополам с дерьмом, а мы, простые земноводные черви, которые только и могут, что убить за раз не более десятка себе подобных, да и то, если сильно повезет, и все равно мы тут, а он там, и император доверяет решение своих проблем именно нам, простым смертным. Чувство непобедимости переполняет меня. Я стыжусь этого щенячьего восторга. Я напоминаю себе, что мне уже сорок три, и что я уже далеко не наивный мальчик, и что все, что со мной происходит, запрограммировано и вбито в мою башку годами муштры и многими часами психологической обработки, а попросту — гипновнушениями. И все равно ничего не могу с собой поделать. Батальонный психолог — “псих” — мог бы гордиться своей работой.

— Мы — “лоси”, — шепчу я вслух по третьему каналу.

Редкие тюленьи головы вокруг слегка кивают мне из моря травы. Они ощущают то же самое. Мы готовы к бою и ждем его, даже если нам придется лежать в этом зеленом говне еще целый год.

Нам сказочно везет. Никакого года не требуется. Всего через полчаса ожидания “мошки” показывают шесть скользящих сквозь заросли силуэтов. Если бы не тепловое излучение, разглядеть лохматые тряпки крадущихся было бы проблематично. Такблоки высвечивают красные точки. Вычисляют их скорость, направление, оценивают вооружение. Идут прямо на прикинувшегося кучей травы Кола. Щелкаю языком по третьему каналу. “Приготовиться”. Воздух сгущается, словно смола. Напряжение сводит пальцы. Запах нашего пота чувствуется за километр. Герильос идут так, что залюбуешься. Скользят сквозь заросли, словно нож сквозь воду. Не треснет сучок, на чавкнет грязь под ногой. Дистанцию держат. Настоящие сукины дети! Идут быстро, на пределе. Отрываются от преследования. Впереди проводник с коротким карабином. За ним трое со снайперками. Замыкающими — двое с автоматическим оружием. Дистанция — пятьдесят метров. Ближе нельзя. Ближе — гранату можно докинуть. Ставлю переводчик огня в режим принудительной автоматической стрельбы. Проводник замедляет шаг. Он не видит нас, он чует нас нутром. Проводник замирает. Проводник поднимает руку. Лохматые силуэты за ним приседают в траву. Проводник медленно, едва заметно поворачивается, зеленая статуя, часть пейзажа, щупает глазами заросли. Кол плавно выбирает свободных ход. Кол вышибает проводнику кусок спины. “Огонь!”. Заросли взрываются брызгами разлетающейся зелени. Куски полых стволов, не успевая упасть, лопаются в воздухе, разбиваемые в щепки. Бьем так, что залюбуешься, перекрываем нормативы скорострельности. Один за другим отлетают в прелую подстилку отстрелянные магазины. Раз за разом щелкает эм-десятая Кола. Паркер приподнимается над зеленью, сам как зеленый призрак. Огонь вырывается из его здоровенной трубы. Выкошенная зеленка перед нами вспухает ослепительным шаром, брызжет черным дымом, пламя жрет бамбук, с треском катится вокруг, шипит, затухая, на мокрой подстилке. Калина материализуется сзади, загоняет в трубу увесистый заряд, хлопает Паркера по плечу. Оглушительное “ПАМ-ПАМ-ПАМ” справа — Трак садит с колена картечным ливнем, высунув ствол с болтающимися сошками из-за дерева. Джунгли перед нами в ужасе бросаются на землю, тщетно стараясь уйти от губительного огня. Генрих сосредоточенно бьет перед собой длинными очередями. М6 — машинка серьезная. Его утяжеленные пули прошивают заросли, словно бумагу. Генрих гремит и гремит, рассыпая вокруг себя донца безгильзовых патронов тридцать восьмого калибра и где-то впереди его раскаленные посланцы с сочным чмоканьем прошибают стволы и тела. Вот он стихает на мгновенье, и Гот выкатывается из-за бревна, трясущейся рукой пристегивает к пулемету свежий картридж взамен отстрелянного. “Прекратить огонь!”. “Прекратить… прекратить…” — катится дублированная команда. “Ждать!”. “Ждать… ждать…”.

— Кол, доклад!

— Цели поражены. Целей не вижу.

“Мошки” крутятся над мешаниной перебитых бамбуковых стволов и переломанных листьев папоротника, среди густого дыма и чадящих головешек. Одно тело. Второе. Третье. Вот еще. Одного нет.

— Нгава, Чавес, вперед, — командую я, — Калина, Гот — вторые номера. Мышь — со мной — третья пара. Пошли.

Две зеленых лосиных туши отделяются от земли. С винтовками наперевес мчатся, оскальзываясь в прокрученной на мясорубке мякоти джунглей. Замирают, припав на колено. Щупают землю прицелами. Вскакивает следующая пара. Мелькают грязные зады. Падают. Моя очередь. Бежать по размолотой мерзости — все равно что по льду, ноги разъезжаются. Первая пара на месте. Контрольный выстрел. Второй. Третий. Из-за исщербленного пулями поваленного ствола, из прелой кучи вылетает зеленое яйцо. Щелчком отстреливается в воздухе предохранительная скоба. “Граната!!!” — мы истошно орем хором, словно наш вопль способен остановить железный шар с рубчатыми боками. Лоси, оттолкнувшись во всю

мощь мускульных усилителей, летят по сторонам, этакие пародии на толстожопых летучих пингвинов, у которых вместо крыльев подсумки, а вместо ласт — грязные копыта. На наше счастье, граната брошена ослабевшей рукой. Пролетев всего десяток метров, она бьется о бамбуковое удилище и падает в мягкую подстилку. “БАМ!”. Куски дерна и гнилые листья сыплются сверху на наши головы. Простая осколочная. “А-А-А-А-А-БЛЯ-А-А!” — издает вопль насмерть перепуганный Гот, вскакивая под шлепками мусора, и несется вперед, стреляя на ходу, не разбирая дороги. “А-А-А-А-О-О-У-У” — бешено вторит ему отделение, включая меня. И мы, как один, ломимся следом, поливая землю перед собой струями свинца. Мстя за пережитый страх мы полосуем кучу длинными очередями, пока она не превращается в зеленый, перемешанный с землей фарш. “Огонь в дыре!!!” — Гот швыряет в кучу цилиндр плазменной гранаты. И мы мчимся назад, спасаясь от крохотного ослепительного солнца, что вот-вот взойдет за нашими спинами.

— Кол, Французу. Целей не вижу, — остужает наш пыл доклад снайпера.

Хорошо, что под шлемом не видно моих горящих ушей. Поддался порыву, как первогодок, забыв про наблюдение. Если бы за вражеской группой шел хотя бы один снайпер, нас бы перебили, как в тире.

— Принято, продолжать наблюдение, — отвечаю я ему как можно более спокойно.

— Рысь, здесь лось-три. Имел контакт с противником. Группа шесть единиц. Противник уничтожен, потерь нет, — докладываю я группе “молот”.

— Рысь, лосю-три. Принято. Я на подходе, отбой.

Сажусь на бревно рядом с Готом. Гота ощутимо потряхивает. Мандраж после боя, бывает. Хлопаю его по броне наколенника.

— Не дрейфь, Гот, не один ты в штаны сделал, — говорю ему. — Главное, что ты, хоть и ссался, но от драки не бегал. На вот тебе. Заслужил.

Протягиваю ему заправку к аптечке. Полностью укомплектованную, со стимами. Гот вщелкивает контейнер в разъем. Через пару минут его отпускает. Да что там отпускает. Гот откровенно ловит кайф. Боевые стимуляторы, по признанию наших медиков — лучшая дурь на свете.

— Только в другой раз, смотри, дернешься без команды — душу вышибу, — предупреждаю я отеческим тоном.

Гот кивает, счастливо улыбаясь.

— Пулеметчик, смотри за своим вторым номером, — говорю Крамеру, вставая.

— Сделаю, садж, — солидно отвечает Генрих.

Я не обращаю внимания на отсутствие “сэр”. Генрих сегодня молодцом. Заслужил чуток уважения. Все это понимают. Дисциплина от этого не пострадает.

Через тридцать минут громкий треск возвещает нам о приближении прорубающихся сквозь заросли морпехов роты “Браво”.

6

Наши враги выглядят неказисто. Никакой брони. Оружие — нарезные охотничьи карабины, простые оптические прицелы, глушители примитивны. Дешевые пластиковые приклады вдребезги разбиты нашими пулями. Металлические фляги с водой в матерчатых чехлах. Одежда — брезентовые куртки с нашитыми на них кусками зеленого рванья. Пятнистые шляпы с мягкими свисающими краями, зеленые сетки свисают с полей, ветки неувядающего хвоща прикручены к ним обычной проволокой. На ногах легкие брезентовые ботинки на резиновом ходу. Мачете за спиной. Патронташ на груди. Вот и все снаряжение. Трупы — невысокие чернявые парнишки, щуплые и жилистые. Точный возраст определить затрудняемся — тела так обезображены, что лица превратились в кашу из костей и мяса. Возбужденные, жаждущие крови морпехи роты “Браво” пинают куски изрешеченного мяса, завернутые в окровавленные тряпки. Хлопают нас по броне. Жмут руки. Предлагают сигареты и стимы из аптечек. Мы сегодня кореша им. Потому как поквитались за их братанов. В Корпусе к таким делам относятся серьезно.

Пока топаем назад в составе группы загонщиков, узнаем, что произошло. Эти семеро (одного раньше накрыло артогнем) скрытно вышли к позициям роты и выбили два поста передового наблюдения. Два по два человека. Еще раньше ранили снайпера на снайперском посту. Чудом жив остался, несмотря на две пули в легких. Этот снайпер и дал их координаты. Потом открыли огонь по часовым и ранили троих. Один уже умер. Все это за каких-то пару минут. Сколько они наблюдали за нами, определяя цели — одному богу известно. Наблюдатели за “мошками” их откровенно прохлопали. Когда база открыла огонь, они уже отошли. Грамотно отошли. И от преследования уходили грамотно — оставляли позади себя прикрытие и минировали тропу. Замедляли загонщиков конкретно. Двое из группы “Молот” схлопотали по пуле, выживут, но воевать уже не будут. Еще один боец наступил на мину-ловушку, которую почему-то не обнаружил тактический блок. Отделался тяжелой контузией — броня спасла, да и заряд маловат оказался. Получается, эти парнишки в брезентовых тапочках и дождевиках с зелеными тряпками, нас круто сделали. Нас, натасканных на крови, по науке вооруженных и выученных, вскормленных мордобоем пополам с вековыми традициями. Всех из себя гордых и непобедимых. Понятно, почему пацаны из “Браво” так дергаются. Если бы мы случайно на дороге не подвернулись, ушли бы ребятишки. Наша удачная стычка — просто случайность. Победное настроение улетучивается. Один Гот на ходу глупо улыбается, отходя от стимов.

Джунгли на подходах к лагерю — как грядки, по которым прошелся гигантскими граблями великан-огородник. Великан собрал в кучи вековые стволы, сложил из них костры, а в качестве растопки добавил горы ветвей и кустарника. Тяжелая дымная хмарь висит над пепелищем. Вокруг — перебитые, вырванные с корнем, обугленные и измочаленные в щепы стволы лесных гигантов. Бредем мимо них, в обход, петляя между бревнами, как по загадочному черному лабиринту. Ботинки то и дело гулко топают по горячей стеклянной ноздреватой корке — всему, что осталось от земли в радиусе поражения плазменного снаряда. Пепел сгоревших кустарников и сбитых на землю сучьев устилают изрытую воронками местность. Горячий ветер пробрасывает дымом и закручивает пепел под ногами белыми вихрями.