Ностальгия
Шрифт:
— Внимание, отделение! — передаю я, стараясь говорить равнодушно и уверенно, — Лось-один хочет, чтобы мы вернулись до темноты. Увеличить мощность усилителей на одно деление. Ускорить темп! Шире шаг!
“Мать твою…” — злобно шипят мои лоси, налегая на стволы. Если телепатия реально существует, взводного сейчас вывернет наизнанку. Вместе со мной.
“Чох— чох”. “Чох-чох”. “Чох-чох”. Мы прем напролом, словно маленькие танки. Преодолевая боль в натруженных ногах, с трудом разгибая мокрые спины. Заляпаные грязью и липким зеленым соком, в корке издохших насекомых, хрипло дышим, высасывая кислород из едва живых климатизаторов.
Через три часа, почти по графику, врубаемся в редколесье
С мстительным удовлетворением докладываю взводному о прибытии в конечную точку маршрута. Это тебе за “француза”, сопляк.
Хотя просека, по которой непрерывно идут колонны тяжелой техники, совсем рядом, мы не слышим ничего, кроме не умолкающего птичьего гвалта. Высоту восемь-восемь обдувает легкий ветерок, остужая наши распаренные физиономии. Сушим ботинки и амуницию, любуясь потрясающим пейзажем девственного леса. Жаль, джунгли красивы только издали.
— Слышь, садж, разговор есть, — Трак одевает ботинки и поправляет шлем. Словно невзначай касается разъема брони.
— Сбрось пяток мошек, и дуй во-о-н туда, — я показываю сидящему рядом Калине на пальму с мохнатым кривым стволом, что торчит на восточном склоне холма, — Кола предупреди, пусть страхует тебя. Гота смени. Следи за лесом.
Калине не хочется подниматься и идти на перетруженых ногах черт-те куда. И время Гота еще не вышло. Но приказ отдан, хрена рассуждать? Он подхватывает винтовку и топает вверх. Бурчит что-то под нос недовольно. Делаю вид, что не слышу.
Отключаю броню. Поворачиваюсь к Траку.
— Чего у тебя?
— Слышь, Француз, тебя в этот патруль не просто так сунули.
— Ага?
— Точно. Сам что — не видишь — мы тут как цуцики слепые, понт один. Херня это полная, а не патруль, они даже датчики еще не сеяли. Взводного вчера к комбату вызывали.
— Вчера?
— Помнишь, полосу шторма вчера проскакивали?
— Ну?
— Ты блевал пока в гальюне, я слышал, у него шлем открыт, я рядом проходил.
— И что?
— А то, они решают, что делать с тобой, — он понижает голос, — Зря ты на телку эту забрался, Француз. Девка она видная, базара нет, только ты не первый день лямку тянешь. Сам знаешь, где можно конец мочить, а где узлом завязать. А у взводного зуб на тебя, так что смекай.
— Да ладно, дальше войны не пошлют, — отмахиваюсь я, — Тебе-то что? Сержантом станешь, ты кадровый. У Лося на тебя ничего нет.
— То-то, что война. Потому и решают. Так бы уже вышибли. А отделение твое — к херам собачьим мне такая радость. Мне на своем месте хорошо. Сам знаешь — “чистые петлицы…”.
— Ладно. Спасибо тебе.
— Да брось, сочтемся, — Трак вгоняет разъем на место.
“Вот суки” — внутри возникает неприятный холодок. Вдруг представляю себе, что по возвращению из патруля узнаю, что Шармилу перевели. “Вот суки… суки… ” — и больше ничего в голову не идет.
До лагеря остается всего пара километров, когда стена леса содрогается и с развесистых крон на наши головы обрушивается теплый ливень. Разноцветными брызгами рвутся вверх потревоженные птицы. Сквозь непроглядную зелень доносится басовитое “БУ-УХ”. Бьют наши гаубицы.
— Стой! — командую я, — Рассредоточиться!
Падаем на землю. Лоси с треском расползаются по кустам, сливаясь с листвой. Огонь усиливается. Удары впереди начинают звучать размеренно и часто — батарея переходит на беглый. На фоне уханья гаубичных снарядов звонкие хлопки минометных разрывов почти не различимы. Сквозь стену зелени шум боя доносится до нас, словно сквозь вату. Осматриваюсь вокруг и не вижу ничего хорошего. Поганое место для боя. Никакого обзора. Опытный лесной снайпер перебьет нас тут,
— Лось-нулевой, здесь Лось-три, прием, — негромко говорю в ларингофон, шаря взглядом по зарослям впереди.
— Лось-нулевой на связи, — немедленно отзывается наушник.
— Лось-три, Лосю-ноль. Слышу шум боя перед собой, ориентировочно от километра. Нахожусь в квадрате восемнадцать-двадцать. Запрашиваю инструкции, прием.
— Лось-три, находимся под огнем. Движение прекратить, находиться на месте. Ожидайте инструкций, — чуть помедлив, сообщает взводный.
Поворачиваю голову. Нахожу взгляд ближайшего бойца. Прикладываю руку к уху. “Слушать”. К бровям. “Наблюдать”. Боец кивает, передает жесты дальше. На такблоке пока пусто. Спутник показывает сплошной дым на границе леса. База ведет огонь по джунглям. Картинка нечеткая — облака. В ожидании команды щупаю эфир. На восьмом канале натыкаюсь на скороговорку корректировщика.
— … Красный-один, здесь глаз-два. Лево два, серия пять фугасных, пять плазменных, приступайте… лево два, бризантные, десять… переключаю на один-три, наведение автоматическое, канал чистый… ориентир восемь, плазма, три… ориентир три, повторить бризантные, пять… — почти без пауз бормочет гнусавый голос и, вторя ему, гаубичные снаряды вгрызаются в джунгли где-то впереди нас.
— Лось-три, здесь лось-нулевой, прием, — напоминает о себе взводный.
— Лось-три на связи, прием.
— Лось-три, это лось-ноль. Смотри вариант семнадцать, повторяю, семнадцать. Направление шестьдесят, повторяю, шестьдесят. Твой партнер — “рысь”, девятый. Прием.
— Лось-три, роджер — понял. Вариант семнадцать, партнер — “рысь” на девятом. Приступаю. Прием.
— Лось-три, — пауза. Шорох и потрескивание в наушнике.
– …будь осторожен. Снайперы. Конец связи.
“А то без тебя не знаю, сопляк” — злюсь я на взводного. Но злость смешивается с каким-то незнакомым теплым чувством. “Волнуется за нас, зелень”, — думаю я. Хочется верить, что лейтенант волнуется именно за нас, за наши шкуры, а не за то, что мы можем облажаться.
“Вариант семнадцать” — это действия в составе засадной группы при операции по прочесыванию местности. Цепь морпехов — “молот”, движется, загоняя противника на нас — “наковальню”. Расползаемся в редкую цепь, насколько это позволяют непроходимые заросли. Усилители давно на максимуме. Пришло их время. Движемся легко, словно тени. Медленно продвигаемся вперед в поисках удобной позиции. Метров через сто Господь снисходит до наших молитв. Мы утыкаемся носами в широкую прогалину, поросшую частоколом местного бамбука. Желтовато-зеленые стволы душат вокруг себя всякую растительность и рядом нет ни одного ствола-исполина с вездесущими жгутами разноцветных лиан. Видимость все равно аховая, но сквозь бамбуковые заросли уже пробьется пулеметная пуля. И можно запускать “мошек” — зелени тут меньше. Распределяю людей. Крамер пристраивает свою дуру за полусгнившим, покрытым грибными наростами, бревном. Кол, наш снайпер, выдвигается вперед на левый фланг и набрасывает на себя лохматую накидку. Остальные достают лопатки и вгрызаются в сырое переплетение корней и сгнившей листвы, сооружая временные укрытия. Режем тугие стволы перед собой, обеспечивая сектора обстрела. Забрасываем подальше в зеленые просветы активированные в режиме растяжек гранаты. Своеобразное минное поле. Напоминаю всем, чтобы сдуру не пальнули из подствольника, пока бамбук стоит. В тесном переплетении стволов прямо перед нами разрыв плазменного заряда произведет обратный эффект. Никто не зубоскалит над моей перестраховкой. Все сосредоточенно пилят ножами корни и выбрасывают лопатками перед собой лесную дрянь пополам с мокрыми шматками перегноя.