Ностальгия
Шрифт:
— Сердитый-четыре, здесь Гадюка-три, необходима поддержка, срочно. — мы напряженно слушаем переговоры взводного.
— Гадюка-три, здесь Сердитый-четыре, я пуст, ожидаю заправки. Остались только дымовые.
— Давай хоть дымовые! Хоть что-нибудь давай! Передаю пакет! — упавшим голосом говорит взводный.
Беспилотник, нащупавший цель, успевает выпустить только одну ракету — мы видим, как растет в небе шар огня на его месте — сразу две ракеты “земля-воздух” разнесли его в пух. Взводный тем временем продолжает перебирать огневые инстанции. Запрашивает огонь поддержки у приданого артдивизиона. Тот на марше — передислокация. Добивается канала связи с “Гинзборо”. Я представляю, как дежурный офицер авианосца принимает сейчас судорожные запросы от всех взводов
— Взвод, огонь по готовности! — передает Бауэр.
И мы выдаем огонь. Саперы, что выбегают из-за угла под прикрытием автоматчиков, валятся, как снопы. Нас атакуют не вчерашние рабочие или крестьяне. На нас по всем правилам лезут наемники — злые, смертельные, равнодушные к смерти. Пули взбивают из стен каменное крошево. Дом наш трясется, как в припадке, из-за крыш поднимаются росчерки ракет и плазменные вспышки выносят в вихрях пламени целые этажи над нами. Через десять минут нас тут поджарит, как в духовке. Пол подо мной подпрыгивает. Что-то тяжело рушится за спиной. Искры и брызги расплавленной арматуры сыплются сверху, через щели в перекошенных перекрытиях.
— Покинуть здание! Укрыться на улице! — ору я, — Рыба, не отставай!
Мы едва успеваем выскочить из окон и рассыпаться на задымленной палубе, как наш дом начинает складываться, как карточный домик, весь в клубах дыма и пыли, языки пламени и искры выхлестывают из верхних окон.
— Отходим! Первые группы — с левой стороны, вторые — с правой! Занять оборону!
Свист мины. Падаю в пыльную кашу обломков. Плазменный разрыв волнами расплескивает бетон палубы метрах в тридцати от меня. Раскаленные капли прожигают мне наплечник. Невыносимо горячо спине. Да где же эта проклятая поддержка! “ПАМММ!” — следующее солнце встает позади нас. Вилка. Я чувствую себя ужом на сковороде. Следующая — наша.
— Крам, Паркер — огонь прикрытия! Отделение, цель — дом номер три, вперед, в атаку! — мы вскакиваем и мчимся вперед, бежим по нашим минам — счастье, что они еще работают, выхлестываем из-за угла, прямо в опадающий дымный куст фугасного разрыва, и бьем из дыма из подствольников, успеваем зацепить расчет лаунчера, машем винтовками, поливаем очередями в режиме “по готовности”, выбивая зазевавшихся или невезучих, швыряем гранаты в окна и вваливаемся следом, как раз тогда, когда ответный огонь залегших наемников начинает выкрашивать стены.
— Рыба!
— Здесь, сэр! — моя толстушка успела приземлиться рядом.
— Не высовывайся. Не стреляй пока. Ты мне позже понадобишься. Если что — бей только в упор, не больше трех патронов за раз.
— Поняла, сэр!
— Паркер, даю цель, беглый огонь! — выпускаю пару “мошек”, осколочные разрывы лопаются на площадке двора перед нами, — Крам, держи перекресток три-пять!
Мины продолжают свистеть над крышами. Где-то там, сзади, они поджаривают наши жидкие укрытия.
— Все, кроме Рыбы — огонь по готовности!
Мы отходим в глубины комнат и хлещем по окнам скупыми очередями. Наемники снова залегают.
— Уходим, быстро, все назад, через окна!
Вышибаю дверь короткой очередью, гранат больше нет, хрен с ним, вкатываюсь в чью-то пустую спальню. Дальше в гостиную. Через коридор на кухню. Взрывная волна срывает двери за спиной — окна накрыли из подствольников. Главное — маневрировать. Нас слишком мало. Только бы поддержка не подкачала…
На улице — ад сплошной. Горит даже пыль, пропитавшая стены. Горят дома напротив. Палуба вся расплескана раскаленными волнами. Справа от нас — сплошной грохот разрывов — партизаны впервые на моей памяти превзошли нас по огневой мощи. Мы как котята беззащитные в горящем доме. Выстрелов там не слышно — то ли отошел
— Трюдо, поднимай людей в атаку! Бей во фланг! — искаженный наводками, голос взводного неузнаваем.
— Принял. Оголим фронт, — отвечаю на бегу.
— Присмотрим, — коротко отвечает взводный.
— Крам, Паркер — квадрат за вами, — Отделение, ориентир триста пять, на первый-второй — вперед!
И мы начинаем чехарду, каждую секунду ожидая, что по нам врежут с фланга и перестреляют, как в тире. Крамер долбит по фасаду короткими очередями — бережет патроны. Паркер изредка бухает, продолжая засыпать осколками двор. И тут разрывы перед нами стихают, как по мановению палочки. Без всяких перебежек, как на спринтерском забеге, где приз — жизнь, молчаливые фигуры высыпают из-за перекрестка и что есть мочи прыгают среди полыхающего ада. Мы едва успеваем залечь, как уже слышим взрывы плазменных гранат и яростную пальбу — наемники вышли во фланг роте и сминают жиденькую цепочку.
Мы открываем огонь, крушим их арьегард, Рыба поливает улицу потоками свинца, расхристанные куклы катятся среди дыма, не успев понять, что их убило, мы лихорадочно достреливаем последние магазины и арьегард не выдерживает — залегает.
— Гадюка-три, здесь Лось-три, срочно, всем, что есть, даю указатель.
Дымные следы реактивных гранат. Разрывы так близко, что того и гляди нас самих поджарит. Пара коробочек — наш последний резерв, оставляет позиции и выкатывается на искореженную улицу. Переношу целеуказатель. Снаряды проносятся над головой — подними макушку — и башку сорвет. И тут “мошки” показывают, как красные метки расползаются по дому, возле которого мы лежим.
— Угроза слева! — успеваю я крикнуть, мы едва разворачиваем задницы, как уже Рыба со страху сносит череп пулеметчику, что появляется в окне. Она хлещет и хлещет по окнам картечью, прилипла к палубе, растопырив свои короткие крепкие ноги, ее переклинило от страха, кажется, она орет что-то, ее аптечка пуста и мне нечем ее привести в себя.
— Всем назад, тридцать метров! Рыба, Нгава — прикрытие!
Мы пятимся, под треск очередей, потом я переношу целеуказатель и командую отход группе прикрытия, Нгава семенит к нам боком, но Рыба словно не слышит — она боится отвести взгляд от этих страшных черных провалов, ей кажется — вот только она отвернется и ее тут же разнесут на кусочки, она долбит и долбит, не целясь, вышибает из стен облака каменной крошки, и я ору ей в нетерпении — “Назад, дура! Назад! Отставить огонь!”, и думаю про себя — “Только бы у нее патроны не кончились”. Я представляю, как Рыжий ждет моей команды в своем железном склепе, припав к прицелу, палец его затек на гашетке, и вот-вот улицу гранатами из окон забросают, как вдруг вместо бубуханья дробовика слышатся только резкие щелчки — дуреха достреляла-таки магазин до железки. И тут же факел ручного минигана выплескивается из окна. Рыбу волочет по палубе, как кучу картофельных очисток — от нее только брызги брони летят. И как только зеленая метка на моем такблоке моргнув, исчезает, я нажимаю кнопку целеуказателя. Коробочка бухает дважды. Половинка дома рушится бетонным водопадом. Куски кувыркаются по палубе, каменная шрапнель хлещет по броне. Улица перед нами — сплошная груда битого камня.
На такблоке какая-то каша. Роту “Джульет” выбивают. Под ударами лаунчеров и минометов, среди разваливающихся горящих стен, рота откатывается назад, оголяет фронт, пытается перегруппироваться. В эфире какофония — ротный убит. Взводные один и два не отвечают, сержанты принимают командование и тоже гаснут один за одним. Коробочки на второй линии выхлестывают остатки боезапаса, их обстреливают из минометов, активная броня еле справляется с плазменными подарками. Комбат бросает нам на помощь единственный и последний резерв — штабной взвод и взвод разведки. Связисты, секретчики, ординарцы, корректировщики, делопроизводители, офицеры штаба — все мчатся к нам. Соседние роты поддерживают нас огнем, отсекая вторую волну наемников вдоль Писта дос Санфлаверс — Аллеи подсолнечников.