Новь
Шрифт:
Машурина слегка кивнула головою и села.
– У меня к Нежданову есть письмо; а к вам, Соломин, словесный запрос.
– Какой? И от кого?
– От известного вам лица.,. Что, у вас... все готово?
– Ничего у меня не готово.
Машурина раскрыла, насколько могла, свои крохотные глазки.
– Ничего?
– Ничего.
– Так-таки решительно ничего?
– Решительно ничего.
– Так и сказать?
– Так и скажите.
Машурина подумала и вынула папироску из кармана.
– Огня можно?
– Вот
Машурина закурила свою папироску.
– "Они" другого ждали, - начала она.
– Да и кругом - не так, как у вас. Впрочем, это ваше дело. А я к вам ненадолго. Только вот с Неждановым повидаться да письмо передать.
– Куда же вы едете?
– А далеко отсюда. (Она отправлялась, собственно, в Женеву, но не хотела сказать это Соломину. Она его находила не совсем надежным, да и "чужая" сидела тут. Машурину, которая едва знала по-немецки, посылали в Женеву для того, чтобы вручить там неизвестному ей лицу половину куска картона с нарисованной виноградной веткой и 279 рублей серебром.)
– А Остродумов где? С вами?
– Нет. Он тут близко... застрял. Да этот отзовется. Пимен - не пропадет. Беспокоиться нечего.
– Вы как сюда приехали?
– На телеге... А то как? Дайте-ка еще спичку...
Соломин подал ей зажженную спичку...
– Василий Федотыч!
– прошептал вдруг чей-то голос из-за двери. Пожалуйте!
– Кто там? Чего нужно?
– Пожалуйте, - повторил голос внушительно и настойчиво.
– Тут пришли чужие работники, чтой-то толкуют; а Павла Егорыча нету.
Соломин извинился, встал и вышел.
Машурина принялась глядеть на Марианну и глядела долго, так что той неловко стало.
– Простите меня, - промолвила она вдруг своим грубым, отрывистым голосом, - я простая, не умею... этак. Не сердитесь; коли хотите - не отвечайте. Вы та девица, что ушла от Сипягиных?
Марианна несколько изумилась, однако промолвила:
– Я.
– С Неждановым?
– Ну да.
– Позвольте... дайте мне руку. Простите меня, пожалуйста. Вы, стало быть, хорошая, коли он полюбил вас.
Марианна пожала руку Машуриной.
– А вы коротко знаете Нежданова?
– Я его знаю. Я в Петербурге его видала. Оттого-то я и говорю. Сергей Михайлыч тоже мне сказывал...
– Ах, Маркелов! Вы его недавно видели?
– Недавно. Теперь он ушел.
– Куда?
– Куда приказано.
Марианна вздохнула.
– Ах, госпожа Машурина, я боюсь за него.
– Во-первых, что я за госпожа? Эти манеры бросить надо. А во-вторых... вы говорите: "я боюсь". И это тоже не годится. За себя не будешь бояться - и за других перестанешь. Ни думать о себе, ни бояться за себя - не надо вовсе. Вот что разве... вот что мне приходит в голову: мне, Фекле Машуриной, легко этак говорить. Я дурна собою.
А ведь вы... вы красавица. Стало быть, это вам все труднее. (Марианна потупилась и отвернулась.) Мне Сергей Михайлыч говорил... Он знал, что у меня есть письмо к Нежданову... "Не
– Надо отдать его непременно, - подхватила Марианна.
– Но только какой же он добрый, Сергей Михайлович! Неужели он погибнет, Машурина... или в Сибирь пойдет?
– Что ж? Из Сибири-то разве не уходят? А жизнь потерять?! Кому она сладка, кому горька. Его-то жизнь - тоже не рафинад.
Машурина снова взглянула на Марианну пристально и пытливо.
– А точно, красавица вы, - воскликнула она наконец, - настоящая птичка! Я уж думаю: Алексей не идет... Не отдать ли вам письмо? Чего ждать?
– Я ему передам, будьте уверены.
Машурина подперла щеку одной рукой и долго, долго молчала.
– Скажите, - начала она...
– извините меня... вы очень его любите?
– Да.
Машурина встряхнула своей тяжелой головой.
– Ну, а о том и спрашивать нечего - любит ли он вас! Я, однако, уеду, а то запоздаю, пожалуй. Вы ему скажите, что я была здесь... кланялась ему. Скажите: была Машурина. Вы моего имени не забудете? Нет? Машурина. А письмо... Постой, куда же это я его сунула?
Машурина встала, отвернулась, делая вид, что шарит у себя в карманах, а между тем быстро поднесла ко рту маленькую свернутую бумажку и проглотила ее.
– Ай, батюшки! Вот глупость-то! Неужто ж я его обронила? Обронила и есть. Ай, беда! Не нашел бы кто... Нету; нигде нету. Вот и вышло так, как желал Сергей Михайлыч!
– Поищите еще, - шепнула Марианна.
Машурина махнула рукой.
– Нет! Что искать! Потеряла!
Марианна пододвинулась к ней.
– Ну, так поцелуйте меня!
Машурина вдруг обняла Марианну и с неженской силой прижала ее к своей груди.
– Ни для кого бы я этого не сделала, - проговорила она глухо, - против совести... в первый раз! Скажите ему, чтобы он был осторожнее... И вы тоже. Смотрите! Здесь скоро всем худо будет, очень худо. Уходите-ка оба, пока... Прощайте!
– прибавила она громко и резко.
– Да вот еще что... скажите ему... Нет, ничего не надо. Ничего.
Машурина ушла, стукнув дверью, а Марианна осталась в раздумье посреди комнаты.
– Что это такое?
– промолвила она наконец, - ведь эта женщина больше его любит, чем я его люблю! И что значат ее намеки! И отчего Соломин вдруг ушел и не возвращается?
Она начала ходить взад и вперед. Странное чувство - смесь испуга, и досады, и изумления - овладело ею. Зачем она не пошла с Неждановым? Соломин ее отговорил... но где же он сам? И что такое происходит кругом? Машурина, конечно, из участия к Нежданову не передала ей того опасного письма... Но как могла она решиться на такое непослушание? Хотела показать свое великодушие? С какого права? И почему она, Марианна, была так тронута этим поступком? Да и была ли она тронута?