Новая земля (Новь)
Шрифт:
Гольдевинъ приподнялъ шляпу и пошелъ.
Олэ нашелъ свою невсту въ ея комнат, она читала. Когда Олэ вошелъ, она бросила книгу на столъ и бросилась къ нему навстрчу. Она здорова, совсмъ здорова. Пусть онъ пощупаетъ ея пульсъ, никакой лихорадки больше! Ахъ, какъ она заране радуется воскресенью. Олэ опять началъ длать ей выговоръ, что нужно быть осторожне, нужно особенно тепло одться для прогулки, — поняла? Тидеманъ тоже сказалъ, что такія раннія поздки опасны.
— И она будетъ хозяйкой, подумать только, какъ это будетъ мило! Маленькая женка, маленькая женка!
—
"Ахъ, это только стихотворенія Иргенса", сказала она.
"Не говори "только", про стихотворенія Иргенса, вдь ты сама находила также ихъ очень красивыми".
"Да, но я уже читала ихъ разъ; я ихъ знаю, вотъ почему я сказала "только"… хозяйкой, ты говоришь? Богъ знаетъ, какой я буду въ роли хозяйки! Будетъ это очень важно"?
"Какая ты глупенькая, важно? Понимаешь ты, просто прогулка на катер, кофе, пиво и бутерброды… Да, — вотъ еще что, я встртилъ на лстниц Гольдевина; онъ искалъ какого-то человка и ни за что не хотлъ войти со мной вмст".
"Ты пригласилъ его на эту поздку?" воскликнула Агата. И она была очень огорчена, узнавъ, что Олэ забылъ это сдлать. Онъ долженъ былъ ей общать, что поправитъ дло и отыщетъ Гольдевина въ теченіе этой недли.
Поздно въ субботу Тидеманъ позвонилъ къ Генрихсену и пожелалъ говорить съ Олэ. — Нтъ, спасибо, онъ не хочетъ войти, черезчуръ поздно, ему нужно переговорить объ одной пустяшной вещи съ Олэ.
Когда Олэ вышелъ къ нему, онъ тотчасъ же увидлъ, что дло серьезное; онъ спросилъ, выйдутъ ли они на улицу, или пойдутъ въ контору. Тидеманъ отвчалъ, что ему это безразлично. Тогда они пошли въ контору.
Тидеманъ положилъ телеграмму на прилавокъ и сказалъ глухимъ голосомъ.
"Съ моей торговлей рожью не ладно, Олэ. Въ данную минуту рожь въ нормальномъ положеніи, и Россія сняла свое запрещеніе на вывозъ".
Россія въ самомъ дл сняла свой запретъ. Неожиданно хорошія надежды на предстоящій урожай, которыя появились на бирж съ нкотораго времени, оправдались, и это въ соединеніи съ громадными запасами прежнихъ годовъ сдлало излишними строгія распоряженія русскаго правительства. Голодъ кончился, запрещеніе о вывоз было снято. Россія и Финляндія были снова открыты… Вотъ, каково было содержаніе телеграммы.
Олэ сидлъ нкоторое время молча. Это былъ ужасный ударъ. Въ первое мгновеніе всевозможныя мысли пробжали въ его голов; а что, если телеграмма была ложной, биржевая утка, подкупленная измна? Потомъ онъ снова посмотрлъ на подпись солиднаго агента, — въ немъ нельзя было сомнваться. Но было ли слышно когда-нибудь что-нибудь подобное. Правительство страны сыграло дурака и съ открытыми глазами вело самоуничтожающіе маневры. Это было еще хуже, чмъ въ 1859 году, гд въ самое время жатвы было снято запрещеніе, и вс рынки благодаря этому были потрясены до самаго основанія. Да, но тогда была война…
Маленькіе часы на стн тикали и шли, тикали и продолжали спокойно итти.
"Ты можешь вполн положиться на телеграмму?" спросилъ, наконецъ, Олэ.
"Да, телеграмма, къ сожалнію, достаточно положительная", возразилъ Тидеманъ. "Мой агентъ два раза телеграфировалъ вчера: Продавайте, продавайте!
"Да, но не спши теперь, давай обдумаемъ это дло. Почему ты вчера же не пришелъ ко мн? Это я, кажется, могъ отъ тебя ожидать, Андрей?"
"Я и сегодня вечеромъ не долженъ былъ бы приходитъ съ такимъ извстіемъ къ теб, но…"
"Ну, разъ навсегда", перебилъ его Олэ: "я хочу теб помочь, насколько могу. Насколько могу, понимаешь? И вдь я могу помочь не такъ ужъ мало…"
Пауза.
"Да, благодарю тебя… я благодарю за все. Я зналъ, что я не уйду отъ тебя безъ помощи. Мн бы хотлось, чтобъ ты взялъ нкоторыя изъ моихъ вещей… изъ такихъ, при которыхъ не можетъ бытъ риску, акціи и тому подобное…"
"Нтъ, это у тебя каждый можетъ взять. А я беру у тебя рожь. Мы помтимъ бумаги числомъ третьяго дня, для моего отца".
Тидеманъ покачалъ головой.
"Нтъ, никогда!" сказалъ онъ. "Ты, думаешь, что я пересталъ бытъ купцомъ? Что мн отъ этого ничего не будетъ, если я вовлеку тебя?"
Олэ посмотрлъ на него, жилы на вискахъ усиленно работали.
"Ты сумасшедшій!" сказалъ онъ съ горечью. "Думаешь ли ты, что меня такъ легко вовлечь"? И, покраснвъ, Олэ началъ ругаться: "Чортъ возьми, я теб покажу, какъ легко меня во что-нибудь вовлечь".
Но Тидеманъ былъ непоколебимъ, даже горечь Олэ не склонила его къ соглашенію. Нтъ, онъ видлъ Олэ насквозь, его состояніе правда было не маленькимъ, но Олэ преувеличивалъ, конечно, когда длалъ видъ, что оно такъ велико. Онъ хвастался только изъ-за того, чтобъ прійти къ нему на помощь, — вотъ въ чемъ дло, и кром того рожь съ завтрашняго дня будетъ падать съ поражающей быстротой; такая продажа ржи по цнамъ третьяго дня не могла бы быть оправдываема даже между врагами.
"Но что же ты хочешь? Хочешь, мы установимъ цифру?"
"Нтъ", возразилъ Тидеманъ: "я не думаю, чтобы мн это было нужно. Ледъ для Англіи дйствительно является для меня помощью, правда, небольшой, но и кроны для меня теперь деньги. Скоро я ограничу свое дло: продамъ, что можно продать, и получу немного наличныхъ денегъ. Я хотлъ спросить, можетъ быть… Теб это можетъ понадобится, разъ ты женишься… такъ какъ намъ это совсмъ не нужно, то…
"О чемъ ты, собственно, говоришь?"
"Я подумалъ, что можетъ бытъ, разъ ты женишься, ты купишь мою дачу".
"Дачу? Ты дйствительно хочешь ее продать?"
"Я долженъ".
Пауза. Олэ замтилъ, что увренность Тидемана начинала колебаться.
"Хорошо", сказалъ онъ: "я оставляю за собой твою дачу. Но въ тотъ день, когда ты захочешь купить ее обратно, она будетъ продаваться. У меня предчувствіе, что этотъ день не далекъ".
"Ну, это одному Богу извстно, — во всякомъ случа, я теперь длаю, что долженъ и что могу. Я такъ радъ, что ты будешь владть дачей. Такъ такъ хорошо; не моя вина что мы туда не похали на это лто… Ну да, это во всякомъ случа меня немного облегчило, теперь посмотримъ. Я надюсь, что мн не придется ликвидировать дла, это было бы такъ тяжело. И хуже всего для дтей".