Новенькая
Шрифт:
И поставила ногу на лавку. Я застонал и продолжил осмотр. Почему-то осмотр предполагал, что я очень близорукий.
– Ну что, все в порядке? – спросила Новенькая как будто с тревогой, но сама едва сдерживалась от гогота.
Никаких клещей я не увидел, зато познакомился с каждой веснушкой, каждой родинкой и каждой мурашкой на ее теле. Новенькая шепнула на ухо: "Не переживай, мы еще к этому вернемся". В бане первым делом я вылил на себя ковш ледяной воды, чтобы прийти в себя.
В парилке пахло горячей древесиной и смолой. Я с шипением втянул воздух сквозь зубы, чувствуя кончиком языка, какой он горячий и как будто соленый.
Лампочка светила со стены – какой бы стороной ни повернулась Новенькая, другая половина тела оставалась в загадочной тени. Полумрак скрадывал объем, и мне казалось, что я вижу набор фотографий, будто листаю мужской журнал. Вот только сейчас страницы были живыми. Мне дико хотелось провести ладонью по скользкой и лоснящейся коже Новенькой, но я опасался на нее даже смотреть – еще взгляд, и я взорвусь!
Залили горячей водой магические веники из семи деревьев. Я по привычке ждал грозных распоряжений, однако Новенькая вдруг выразила желание сама поухаживать за мной. Она уложила меня на полог и нежно провела веничком по моему лицу.
– Дыши, – сказала она.
Я вдохнул запах леса – упоительный запах, еще более приятный от того, что я дышу по распоряжению Новенькой. (Сказала бы не дышать, и я задохнулся бы, счастливый.) Веник ожил в ее руках и пошел гулять по мне легко, но горячо. Новенькая с милой улыбкой и хихиканьем проделала процедуру с каждой стороны и сказала:
– Я тебя и ты меня!
Она улеглась на спину с невозмутимостью опытной натурщицы. Руки положила вдоль туловища ладонями вверх: такая смелая и наглая, такая открытая и уязвимая. Я плеснул на камни кипятка с ароматическим маслом – вырвалась струя пара и превратилась в облако, словно джин из лампы, и я начал шуршать веником со всей возможной деликатностью, едва дыша.
– Там тоже пройдись, – сказала Новенькая. – Для здоровья.
Я краснел (от жара, разумеется) и орудовал магическим веником.
Она перевернулась.
– Ох, погоди, – сдавленно сказал я. И вылил на себя ведро холодной воды.
– Жарко, да? – хихикнула Новенькая.
Я как раз наблюдал, как изумительная упругость вздрагивает и краснеет под ударами веника, колышется и блестит, а капельки скатываются с крутых склонов.
– Да, да, – ответил я невпопад и перешел к ногам.
Я шлепал веником по ноге, а та все не кончалась – длинная, стройная, бесконечная. Я дошел до ступней и двинулся по другой ноге в долгий обратный путь. Пар застилал взор.
Женские ноги бывают тонкие, пышные, белые, загорелые – все красивые, и у каждого парня свои предпочтения. Созерцая ноги Новенькой, я с удивлением осознал: мое предпочтение – это ноги Новенькой. И мне не важно, какие они, белые или загорелые, тонкие или пышные, татуированные или ободранные после падения с велосипеда – главное, что это ее ноги. Следующая мысль: а ведь это касается не только ног. И я говорю не о жопе. Нет в Новенькой ни одной отдельной части, которая привлекает меня сама по себе. Мне нравится именно сущность Новенькой, а все остальное в ней нравится и принимается уже автоматически. Может, это и есть настоящая любовь?
Вышли подышать.
А когда вернулись – взялись за березовые веники и устроили настоящее побоище, в котором лежачего не только бьют, но и добивают, а
– Намылишь спинку? – невинно спросила Новенькая.
Очнулся я, намыливая ей ступни. Она сидела на нижнем пологе, вся покрытая пеной, а я ползал внизу, будто скульптор, полирующий статую в приступе перфекционизма. Вся душа моя ушла в ладони: изгибы тела приводили в восторг, словно я был малюсеньким горнолыжником, закладывающим на них виражи.
– Можно смывать, – сказала Новенькая наконец.
Естественно! Ведь ниже шеи на ней не осталось ни одного места, которое бы я не намылил по десять раз. Впрочем, мне она тоже помогла намылиться, и улыбка ее при этом обжигала сильнее пара.
Отпаренные и вымытые, мы побежали на речку. Новенькая чуть не забыла венок, но вовремя спохватилась.
Солнце упало на горизонт и расплескалось малиновым закатом. Небо выцвело до бледно-голубого оттенка и медленно растворялось в наступающей ночи. От реки потянулся туман. Из воды торчали серые деревянные столбы, обгрызенные временем, – когда-то в старину здесь был мост. Столбы шли вереницей к противоположному берегу, в слепой полутьме белесый туман ощупывал их, словно язык, трогающий обломки зубов.
Я чиркнул спичкой – здоровенный кусок бересты затрещал, яркое оранжевое пламя забегало по дровам сотней голодных саламандр. Потянуло дымом, легкий ветерок что-то сказал, и пламя ответило ему яростным гулом. Мы с Новенькой зачарованно смотрели на разгорающийся костер, и тьма вокруг становилась гуще. Щупальца тумана коснулись ореола огненного света и отпрянули.
Утопая в иле по щиколотку, мы зашли в реку, побежали на глубину. Вода за день жары нагрелась, да и после бани мы были способны прыгнуть на лед и протопить своими телами полынью. Я смотрел, как с каждым шагом черная вода скрывает тело Новенькой: поднимается по стройным ногам, обхватывает талию… Новенькая смеясь обернулась, грудь ее сверкнула над водой и тоже скрылась. Осталось только лицо с таинственной улыбкой и разноцветный венок, похожий на цветущий остров.
Я поднял ноги и отдался воде. Костер на берегу разгорелся, медленные волны горели оранжевыми бликами и казались еще теплей. Новенькая торжественно сняла венок, положила на воду и грациозно толкнула по течению. Он поплыл навстречу туману и тьме и скрылся за гранью восприятия, словно переместился в иное измерение.
– Не жалко такую красоту? – спросил я, подплывая к Новенькой.
– Таков обряд. Печальней было бы оставить его и смотреть, как он вянет и засыхает.
– Пожалуй… Так он навсегда останется в памяти ярким и цветущим. Прям как ты!
Вдруг что-то холодное скользнуло по бедру, я вскрикнул.
– А? – отозвалась Новенькая.
– Похоже, рыба по ноге задела. Так мерзко, бр-р! – Меня передернуло.
– Это русалка тебя лизнула!
– Быть того не может, в ночь на Ивана Купала нечисть покидает водоемы.
– А если это чистая русалка? Я ревную... Бляха!
– Что, тоже задела?
– Противно как! Меня-то зачем лизать?!
Не успел я сформулировать, зачем нужно ее лизать, как на ум пришла чудовищная мысль. Если рыбы настолько бестолковые, что натыкаются на меня в темноте, то что, если щука – большая такая щука, зубастая – заинтересуется моим причинным местом? Ведь ловят же их на живца. Моя рука метнулась вниз и плотно накрыла пах. Я побежал прочь из воды, Новенькая за мной. Никогда больше не буду купаться голышом!