Новейшая оптография и призрак Ухокусай
Шрифт:
– Почему сразу не сообщили?
– Помилуй бог, – защищался городничий, – о чем? Неужто вы серьезно к этому отнеслись?
Сент-путенбержский чиновник выложил из пухлой кожаной папки столичную газету:
– Даже у нас уже пишут, что город Спросонск охотится на призрака Свинтудоева.
– Глупые сплетни! – с редкой для него лаконичностью сказал Немудрящев.
– Именно, – согласился Мытий Катаевич. – Подозреваемый не установлен, да и состав преступления, согласитесь, не такой, чтобы беспокоить Сент-Путенберг.
– Сент-Путенберг
Немудрящев, вспомнивший, что вовсе не обязан отчитываться перед ним, позволил себе колкость:
– А, «Шершень»… Как раз сегодня умилялся над слогом этого издания. «Мяч не лезет ни в какие ворота…»
– Ирония неуместна, милостивый государь. В «Шершне» пишут не только спортивные обозрения. Что же вы, господа, ведь я всем губерниям оставил четкие инструкции, неужели так трудно было выполнить то, что вам предписывает долг?
К чести приезжего следует сказать, своим правом делать выговоры он не злоупотреблял и, кажется, вообще тяготился им. Видя, что спросончане непоколебимы в своей уверенности, будто у них не было оснований обращаться к таинственным (для Немудрящева) инструкциям, он перешел к делу:
– Изложите все как можно подробней.
– Да, хотелось бы послушать, что к чему, а то ведь даже мне по-добрососедски не шепнули, – добавил попутчик столичного гостя, а был им не кто иной, как Сватов, городничий из Храпова.
– О чем шептать-то, Знаком Бывалович? – всплеснул руками его спросонский коллега. – Неизвестного существа нигде не обнаружено, молодежь хулиганила – поймали, а остальное сперва от шелухи сплетен и домыслов очистить надобно.
– А вот призрак Свинтудоева не в пример быстрей вас сообразил, что к чему, – не унимался Сватов. – Знаете, что сделал нынче мой подопечный? Исчез! Вскоре после визита господина Сударого.
– Сударого? – не сдержал изумления Неваляев, и в тон ему воскликнул Немудрящев:
– Он-то тут при чем? Ничего не понимаю, – прибавил глава магнадзора. – Господа, кажется, я не знаю чего-то очень важного.
– Сейчас узнаете, – пообещал столичный чиновник и положил перед собой блокнот. – Я хочу, чтобы каждый рассказал все, что ему известно о происходящем в городе. Вот разве только… – прибавил он, в задумчивости разглаживая щегольские усики, – пожалуй, не помешает прежде всего выставить наблюдение за домами господ оптографов – их, как я понял, в Спросонске двое? Вот и отлично. Направьте к ним надзирателей поопытнее, пусть возьмут оба дома под скрытое наблюдение. Пожалуй, возьмите и двух моих приставов, они воробьи стреляные, лишними не будут.
– Вы чего-то ожидаете, Пуляй Белосветович? – встревожился спросонский городничий.
Господин Копеечкин, чиновник по особым поручениям Имперского полицейского управления, знаменитость и красавчик-шатен,
– Жду и, надеюсь, дождусь когда-нибудь подробных рассказов о том, что у вас тут творится…
Глава 10,
в которой излагается жутковатая история слепого певца Хочуто, а над головой Сударого сгущаются тучи
Давно это было. Жил слепой певец Хочуто, который в молодости погубил две прекрасные жизни: юной девушки и древнего кедра. Вернулся он в родные места, в провинцию Мангайдо, где никто уже не узнавал его, и попросил пристанища в храме, что стоит между замком Миядзаки и деревней Хайяо.
Настоятелю понравились его песни и умелая игра на цитре, и он пригласил Хочуто жить у себя. Днем слепец бродил по окрестностям и пел, а ночевать возвращался в домик при храме. Песни его совсем не были похожи на те, что исполнял он в юности, – теперь в них было меньше страсти, больше мудрости и искусства. Особенно понравилась жителям Хайяо песня о Шепчущем мосте, хотя не очень любили они вспоминать ту давнюю историю.
Однажды настоятель и все служки ушли, чтобы справить заупокойную службу по одному человеку. Хочуто остался в храме один.
Стояла душная ночь, как перед грозой, но слепец, привыкши угадывать погоду гораздо более чутко, чем зрячие, знал, что дождя нынче не будет. Ему не спалось. Он сидел на веранде и поджидал настоятеля, обмахиваясь веером. Вдруг послышались чьи-то легкие, едва слышные шаги, и незнакомый суровый голос произнес:
– Я посланник очень важного господина, который сейчас гостит в этой местности. Он узнал, что при храме живет человек, хорошо умеющий играть на цитре и петь. Он изъявил желание послушать тебя. Идем со мной немедля.
И сильная рука легла на плечо Хочуто.
Страшно ему сделалось, а отчего – он и сам не мог понять. Ведь не раз уже приглашали его в богатые дома, слушали песни, хвалили и давали деньги. Так отчего же теперь мороз по коже пробежал? Захотелось ему отказаться, однако он почувствовал, что не в силах сопротивляться велению этого сурового голоса. Нашарил он цитру, прислоненную поблизости, повесил ее на плечо, взял трость и протянул другую руку провожатому – и вздрогнул от того, каким холодным и жестким было пожатие незнакомца.
Они пошли сквозь ночь. Хочуто никак не мог узнать дороги и все дивился: откуда в Хайяо взялся дом, достойный важного гостя? Какой-нибудь приезжий аристократ наверняка остановился бы за рекой, в замке Миядзаки, но провожатый вел его точно не в сторону реки.
Вот наконец послышались голоса и шуршание шелков. Наверняка кругом было полно богатых людей. Звуки не отражались от стен, и Хочуто решил, что знатный гость со свитой отдыхают после дневной жары под открытым небом.
Провожатый велел ему сесть и сказал: