Новое место жительства
Шрифт:
— А как раньше город назывался?
— А почему ты решил, что он как-то назывался? — удивился Роман.
— Так у вас много старых зданий, а название советское — Северсксталь…
— Смешно, но он так и назывался, — ответил Роман. — Хотя построен в середине девятнадцатого века… Было село Северское, а потом, после 1861 года, [27] один предприимчивый крестьянин завод построил. Ну а при советской власти развернули целый комплекс… В гербе города — стальной нож на верте; в верхней части пересечённого французского геральдического
27
В 1861 году император Александр Второй дал крепостным крестьянам личную свободу.
— Верт — это зелёный цвет? — вспомнил я. Роман улыбнулся:
— Ты что, увлекаешься геральдикой?
— Так… Читал кое-что.
— Да, зелёный… Но «верт» — красивее по–моему… Погоди, я сухариков куплю, — он остановился, кивнул на маленький магазинчик с застеклённым фасадом, над которым горела надпись:
ПЕЙКА
ЕШЬКА
По периметру вывески шустренько бежали алые огоньки, сама надпись была густо–синей на кислотно–бирюзовом фоне.
— Ага, давай, — я кивнул и прислонился к одному из тополей.
Роман неспешно отправился к магазину.
Вечер был таким приятным и тихим, что моё чувство опасности помалкивало, даже когда неподалёку появилась из какого-то проулочка компания в количестве пяти человек. Тот факт, что они шагали под музыку своих мобильников, включенную на максимум, уже свидетельствовал об их невысоком интеллектуальном уровне. Усугублялось это ощущение бесконечным неизобретательным матом и взрывами нарочито громкого хохота.
Но я до последнего надеялся, что они пройдут мимо.
Не прошли.
Когда они примолкли на секунду, а потом направились в мою сторону, я мысленно тяжело вздохнул, хотя и остался неподвижен. Пять человек. Мои ровесники. Тупые, но крепкие, будущая надежда любой избирательной кампании, так сказать. Даже если из магазина выскочит Роман (а я почему-то был уверен, что он выскочит) — могут навешать обоим. Запросто.
Значит, надо не дожидаться начала разговора и быстренько как минимум сделать из пятерых четверых.
И я приготовился (пожалев, что стою босой) пнуть того, который окажется ближе, в пах, едва раздадутся мантрические слова: «Закурить есть?»
— Закурить… — начал идущий первым. И умолк, потому что Роман (он подошёл за их спинами — я и не заметил) весело и громко сказал:
— Не курит он.
Они раздались в стороны. Я напрягся, готовясь атаковать. Но Роман стоял на краю тротуара, бросая себе в рот сухарики из пакетика. И широко, приятно улыбался.
— Это что ли это… Буров? — «правофланговый», явно главный в этой компашке, назвал Романа по фамилии — не по прозвищу и не по имени даже — и я отметил это. И ещё я отметил, что в голосе была откровенная растерянность и опаска.
— Угу, — Роман кивнул энергично и щедро протянул «главному» пакетик: — Сухариков хошь? Бери и вали за «клинским».
— Пошли, пацаны, — угрюмо сказал «босс». И они исчезли — молча, быстро и не оглядываясь. Роман проводил их взглядом, по–прежнему улыбаясь.
— Мелкий рогатый скот, — сказал он насмешливо. — Козлы вечерних улиц…
—
— Да так… — он протянул пакетик мне. Я взял несколько штук, энергично захрустел. — Смотри, туман ползёт.
Я оглянулся туда, куда он показывал.
Из двух переулков сразу выползал туман. Да нет, не выползал — вываливался клубами. Как будто там стояла и выдувала его сюда сценическая машина. Туман как будто светился, расползался по улице, поднимаясь одновременно всё выше и выше — и в этом движении было что-то не вполне реальное.
— Красиво, — вырвалось у меня.
— Да, — согласился Роман. Он как будто чего-то ждал, глядя в туман. И я ждал тоже.
Туман коснулся наших ног. Всегда кажется, что он холодный, но туман тёплый, как ночная вода летом…
А потом я увидел девчонку.
Я не понял, откуда она вышла. (И выходила ли вообще?) Она просто появилась среди туманных неподвижных (и в то же время — неостановимо движущихся куда-то) клубов и слоёв. Сперва мне показалось, что она — голая. Но потом, приглядевшись, я различил, что на ней какое-то трико под цвет тумана… и от этого казалось иногда, что она исчезает, тает в воздухе, чтобы через мгновение появиться совсем в другом месте.
Девчонка танцевала.
Не знаю, видела ли она нас. (И могла ли она видеть нас вообще?) Во всяком случае, мы ей были явно неинтересны. Она жила тем, что танцевала — медленно, быстрее, медленно, быстрее; плыла с туманом и оставалась на месте, как он…
… — Кто это? — тихо спросил я, когда танец закончился, и девчонка растаяла среди туманных клубов. Роман словно бы нехотя пожал плечами. Потом сказал:
— Дева Тумана.
— А серьёзно?
— А что, слабо поверить? — усмехнулся он. И добавил серьёзно: — Не знаю я, кто это. Первый раз прошлым летом увидел. Как туман от реки — так она здесь танцует.
— И что, не пытался подойти, познакомиться?! — изумился я. — Она же тебе… — я не договорил. Роман покачал головой:
— Не пытался. Зачем?.. Пошли, нам вон туда. В переулок — и ты дома. Со стороны задней калитки, ты там был? — я кивнул. — Да ты запоминай, запоминай, тебе этим путём часто ходить…
…Дома была тишина. Тётя Лина явно легла спать, не дожидаясь ни сына, ни племянника. Но меня это почему-то не обидело и не задело. Чего ей нас ждать, да и беспокоиться особо — чего?
Я прошёлся по комнатам, отметив, что начинаю ориентироваться в них очень неплохо — похоже, дом меня «принял» и перестал шутить. Везде были разбросаны светлые ночные полосы, квадраты и прямоугольники из окон. Стояла тишина — такая глубокая, что я слышал, как тикают в соседних комнатах часы.
Я зевнул и потянулся. Неспешно прошёл к себе, проверил почту. Опять та же бодяга, но уже меньше — слава богу, цивилизованный мир начинает про меня забывать… Я написал письмо матери — что ухожу в поход и в ближайшее время буду недоступен для переговоров. Потом посидел, глядя в экран компьютера, отправил письмо, вырубил аппарат и пошёл мыть ноги, всё больше и больше ощущая, что меня с непреодолимой силой клонит в сон, в туман, в непрозрачную спокойную воду лесного озера — тишина, темнота, покой…