Новое место жительства

Верещагин Олег Николаевич

Мне хотелось пойти босиком.

Ужасно хотелось.

Но в почти четырнадцать лет это делать несолидно.

Впрочем, Юрке на это было, кажется, наплевать — в своём городе он вёл себя, как хотел… и поэтому я тоже ему завидовал. А он вдруг покосился на меня и дурашливо пропел, ничуть не стесняясь того, что мы на улице и кругом какие–никакие, а люди:

— В лесу бывает много происшествий, Но мне одно покоя не даёт: Сидел в траве кузнечик всем известный, Похожий на военный вертолёт. Морально был устойчив зелёный наш кузнечик, Он матом не ругался и не пил,

Не трогал он ни блошек, ни козявок, ни овечек, И с мухою навозною дружил… [24]

24

Стихи В. Третьякова

— А дальше? — заинтересовался я. Юрка махнул рукой:

— А, потом… — он снова улыбнулся, стукнул баллон и, глядя куда-то в сторону, негромко, но отчётливо прочёл на ходу: —

Скоро мы победим, Я верю! И мама сварит много Вкусного киселя из столярного клея…

Я недоумённо посмотрел на него. Но Юрка читал, всё так же постукивая баллон по чёрной тугой поверхности:

— Скоро мы победим И папа вернётся Из пепла Вороньей Горы В тельняшке, разорванной на груди - Он говорил, что фашисты её боятся! Пули её не пробьют, только штык! А в огне она не горит! А в штыки с моряком Никакому фашисту не справиться! Бум. Бум. Бум. Постукивал баллон. Мы шли по летней улице. Я слушал. — Скоро мы победим, И с неба Больше не будет сыпаться На Ленинград Ничего, Кроме града, дождя или снега!

Юрка неожиданно посмотрел на меня блестящими, яркими глазами. Его губы шевелились словно бы сами по себе:

— Скоро мы победим И будем жить В двух комнатах С целыми стенами - В них будет столько тепла, Что можно будет ходить раздетыми… И мама не будет топить до утра Буржуйку Мебелью и газетами… А вторая комната До потолка Будет наполнена хлебом!

Скоро мы обязательно победим! — Юркин голос коротко прозвенел. Шедший мимо старик оглянулся на нас и долго смотрел вслед.

— Больше всего на свете Я и мама хотим Победить в сорок третьем! Мы постараемся всем двором Пережить–победить Эту последнюю зиму В сорок втором… [25]

— Юр… — я сглотнул. — Зачем ты… это?..

Мне стало вдруг не по себе.

Но он не ответил. Он снова смотрел в сторону.

25

Стихи Интернет–поэта «Аль–Ру».

— Ю–ур… — окликнул я его. И он повернулся ко мне — с улыбкой:

— Пришли! — и, пнув баллон, помчался следом…

…Теперь я понял, почему

мы пошли куда-то «не туда». Очевидно, как и многие сплочённые компании, друзья Юрки имели «собственный» пляж и не очень-то стремились туда, где много людей. А что на «собственный» пляж далеко ходить — так общение стоит того.

В общем, крутой переулок — настолько крутой, что верхние его дома были одноэтажными, а нижние — аж в два с половиной этажа, и при этом крыши домов находились на одном уровне — спускался к зарослям вездесущего американского клёна, перед которыми торчал очень ровно прикрученный проволокой к самодельному столбику аккуратный проникновенный плакат, написанный белилами, похоже, на выброшенной некогда полированной столешнице:

ЗА СВАЛКУ МУСОРА

В ЛЮБЫХ ВИДАХ

ПРОСТО

ВЫРВЕМ

РУКИ

Плакат просто-таки подкупал искренностью. Во всяком случае, мусора вокруг видно не было, хотя место являлось практически идеальным.

Между тем баллон, за которым Юрка, похоже, и не стремился успеть, со всей дури вломился в кусты. Я прижмурился, ожидая взрыва, но баллон просто исчез в зелени. Юрка, притормозив, поднял палец:

— Внимание… — по его лицу буквально разливалось выжидательное удовлетворение, губы сами разъезжались. Я с благожелательным удивлением посмотрел на двоюродного братца — и вдруг снова ему позавидовал. Он радовался предстоящей встрече с друзьями — по–настоящему радовался!

Со кустов, которые надёжно скрыли баллон, неожиданно послышался благожелательный вой, в котором солировал девчоночий голос — уже слегка мне знакомый. Он выводил основную тему: «Ю–ууууу, сюда–а!!!»

— По–шли! — скомандовал Юрка. И побежал вниз, явно намереваясь тоже врезаться в кусты со всей дури. Которой у него было намного больше, чем у баллона.

Впрочем, оказалось, что там есть тропинка — правда, не очень заметная даже вблизи. По ней мы проскочили через кусты бегом (на одном из деревьев я краем глаза заметил аккуратно прикреплённый человеческий череп (надеюсь, что пластиковый муляж) с надписью чёрным лаком: «ОН БРОСИЛ ТУТ ПИВНУЮ БУТЫЛКУ») и буквально вывалились на узкую полоску пляжа.

Пляж был маленьким и поэтому сперва показался мне забитым до отказа. Полоска неожиданно чистого песка — только–только лечь в рост, головой к кустам, пятками к воде (или наоборот). Справа, на траве — аккуратно обустроенное кирпичами кострище, над которым, наверное, можно было жарить шашлыки или сосиски. Правда, сейчас там просто горело толстое полешко — как символ. Слева берег приподнимался — и над обрывом на толстом сучке всё того же клёна ритмично покачивалась тарзанка, явно позволявшая легко долететь до противоположного берега. Из-под того же обрывчика в реку с журчанием сбегал заключённый в обрезок жестяной трубы ручеёк. Вода в самой тихой речке была непрозрачной, но не выглядела грязной.

Только охватив всё это одним взглядом, я сообразил, что на пляже около десятка мальчишек и девчонок — и все они смотрят на меня. Скорее удивлённо, только синеглазый–золотоволосый Роман махнул рукой вполне дружелюбно, опять как старому знакомому, как тогда вечером в доме — да радостно вскочившая навстречу Юрке с песка Нина смерила меня непонятным взглядом.

— Это Владька, мой двоюродный, — Юрка, уже приобняв девчонку за талию, кивнул на меня. — Я ему всё рассказал.

Я внутренне напрягся. И действительно — в первую секунду после этого — в лоб, обалдеть! — признания по отдыхающим на песке прошло что-то вроде волны, неясной и неуловимой, но явственной. Однако, никаких замечаний ни с чьей стороны не последовало. Только невысокий светловолосый мальчишка наморщил лоб, чуть вытянул губы и спросил непонятно:

— А Ян?

— За изыскания отвечаю я, а не Ян, — неожиданно резко ответил Юрка. — И не Ян мне людей ищет.

От этих слов повеяло чем-то очень взрослым и серьёзным. Но задавший вопрос мальчишка тут же разрушил это ощущение, широко улыбнувшись и дурашливо подняв руки:

— Я что, я ничего… — он посмотрел на меня из-под упавшей на глаза чёлки и представился: — Паша. Паша, Зубков.

Я кивнул, и тут же начали представляться и остальные — то ли соблюдая какой-то неизвестный мне порядок, то ли просто кто как успевал.