Новое место жительства

Верещагин Олег Николаевич

Юрка поморщился:

— Владька, не знаю я. Не мой профиль. Пока там сидишь — взрослеешь, как обычно, по местному времени. А сюда возвращаешься — вроде бы организм назад откидывает… Кто-то говорит, что можно там сто лет прожить, а перед смертью сюда, обратно — и опа, опять пацан. А другие наши не верят, говорят, что наоборот — помрёшь всё равно и лучше так не шутить… Владька, мы же там ещё не очень долго, нет данных для реальной проверки…

Он сердито положил пальцы на клавиатуру. Даже скорей бросил. Видимо, сам был недоволен своим незнанием.

— Юр… — я вздохнул, подвинулся ближе по кровати. — Скажи честно. Почему ты мне это рассказал? Вот так, сразу рассказал? Ну,

пусть я не мажор и всё такое прочее. Но у тебя вон друзья есть, как я понял, и чуть ли не организация какая-то… А меня ты знаешь немногим больше суток. Так странно получается, что ни говори…

— Что же тут странного? — вроде бы удивился он. — Нам нужны люди. Те, кто может помочь. Просто хоть чем-то…

Скажу честно — ответ меня не удовлетворил. Но продолжить расспросы я не успел, да и интерес пропал — Юрка как раз быстро, не глядя, набрал какой-то пароль, и я увидел на покрасневшем экране эмблему — как на Юркиной поясной сумке, странный крест с надписью -

Русский Орден Освоения

— Угу… — Юрка быстро набрал в окошке внизу экрана слово:

ПРОЕКТЫ

— и открыл ещё одну страницу, тем же украшенную рисунком, но ещё с одной надписью:

ЛЕТЯЩИЙ

К

РАССВЕТУ

— Что это? — шёпотом спросил я.

Вместо ответа Юрка кликнул мышкой на надпись «Летящий к рассвету». И я увидел…

— Что это? — шёпотом спросил я, не очень понимая, что именно вижу, пытаясь с ходу разобраться в чертеже, но осознавая — что-то очень важное.

— «Летящий к рассвету», — так же шёпотом ответил Юрка, сам заворожённо глядя в экран. — Дирижабль, флагман нашего воздушного флота.

8. ПОСЛЕДНИЙ ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

До самого пробуждения мне снились дирижабли.

Я заснул уже когда за окнами рассвело совсем — прозрачная ночь плавно перешла в обычное солнечное утро. Не потому, что мы с Юркой заболтались совсем уж до рассвета, а потому что я не мог никак успокоиться. Несколько раз засыпал, но что-то будто встряхивало меня изнутри, неприятно, даже страшновато, как будто кто-то тебя хватает и пытается сдёрнуть с кровати… и я просыпался с испугом, пытаясь понять: что именно было сном? Не разговор ли?! Я бы не удивился, окажись это так, потому что наяву такого быть не могло.

Собственно, с этой мыслью я и проснулся окончательно. С этой мыслью, а ещё — с сожалением. Не злым, а просто грустным, что это был сон. Даже не просто с сожалением — с сожалеющей уверенностью. Так же вот грустно мне было прошлой зимой, сразу после Нового Года, когда мы с матерью вернулись под утро с банкета, я лёг спать и вдруг увидел сон, не похожий ни на что, виденное раньше. В том прошлогоднем сне была Москва, Москва немного другая — вроде бы знакомые улицы, но непохожие на нынешние; зеленее, малолюднее, тише и уютнее… Во сне мы шли по Арбату с каким-то мальчишкой и мне почему-то было очень хорошо. Этот мальчишка был мой друг, я просто знал это. Без объяснений, хотя во сне я знал и то, как и где мы познакомились. Я показывал ему Москву (полузнакомую и странную для меня — настоящего, не из сна); потом мы сели в вагон, похожий на каплю, и он взмыл на тонких опорах куда-то вверх, и оттуда, сверху, открылась панорама города. Мимо окон пролетел большущий плакат; я каким-то чудом

успел заметить, что на нём написано — размашистыми белыми буквами на алом фоне:

БРАТСКИЙ ПРИВЕТ ОТ РЕСПУБЛИК–СЕСТЁР

–

ГОРОДУ–ГЕРОЮ МОСКВЕ,

СТОЛИЦЕ

СОЮЗА СОВЕТСКИХ КОММУНИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК,

В ЕЁ 860–Й ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ !

1147 — 2007

Я тогда проснулся сразу после этого. И мне было грустно.

Вот точно так же было и сейчас. Я лежал в постели и думал, что это всё-таки был хороший сон — про наш ночной разговор с Юркой и про планету Беловодье.

Жаль.

Тёти Лины опять не было дома, я это понял сразу. Раньше, когда я был маленьким, мне часто казалось, что учителя уходят на каникулы вместе с учениками — отучились и всё, тоже гуляют. А оказывается, июнь для них — вполне рабочее время… да и у учеников здешних вон какая-то практика есть… Но, кстати, Юрка был в наличии — он стоял в саду, насвистывал что-то и ногой, насосом- »лягушкой», накачивал большущую автомобильную камеру, временами пощёлкивая по ней ногтем. Камера убедительно и солидно гудела, но Юрка чем-то оставался недоволен и качал снова. Это его занятие почему-то окончательно убедило меня: да, сон.

Сильно захотелось есть.

— Привет, — сказал я, выходя на верхнюю ступеньку крыльца. Её уже нагрело солнце. Ступенька словно бы утешала меня своим теплом: ну ты что? Ну подумаешь — сон… есть же я, есть лето, есть тепло… а что нет сказки — так ведь ты же знал, что их нет…

— Привет, — кивнул Юрка. — На речку пойдёшь?

— Пошли, — я пожал плечами. — Только я разминку сделаю и поедим, ага?

Ну что ж — это тоже неплохо. Речка, солнце, лето, тугой баллон… Я никогда не плавал на баллоне, на настоящей автомобильной камере, только видел в фильмах.

Неплохо… только почему-то отчётливо зазвучал в моих ушах грустный напев Шевчука — под ломкие стеклянные колокольчики композиции «Осень, мёртвые дожди…»:

Осень — мёртвые дожди. Осень — юные морозы. Задубевшие берёзы Ковыляют по Руси… Осень — пьяная река, Затопившая дорогу… Осень — смертная тревога У живого старика…

Я тяжеловато поднялся обратно на верхнюю ступеньку. И, в последней безумной надежде, от которой меня пошатнуло, резко обернувшись через плечо, посмотрел на Юрку.

Он стоял и придерживал баллон рукой — словно большого послушного зверя. На плече белела свежая повязка.

— Это не сон, Владька, — просто и спокойно сказал он. — Это правда.

* * *

Речка оказалась довольно далеко. Насколько я помнил карту, пляж в Северскстали располагался чуть ли не посреди города, так что подобное пешее путешествие вызвало у меня недоумение. Но я промолчал, всё ещё погружённый в собственные переживания и борющийся с сомнениями, которые то накатывали, то отбегали — как волна на морской берег.

Юрка — с абсолютным презрением к условностям цивилизации — шагал босиком и соизволил натянуть на плавки только убитые до последней степени шорты, расписанные авторучкой в какие-то абстрактные геометрические узоры. При этом он ловко катил баллон раненой рукой, то и дело пошлёпывая бойко вращающийся чёрный круг «по макушке», отчего тот весело подпрыгивал с упругим тугим звоном. Я, соответственно, обул кроссовки и влез в бермуды. И в моменты возвращения надежды снова и снова отчаянно завидовал Юрке.