Новое Просвещение и борьба за свободу знания
Шрифт:
Первый том вышел в 1751 г., как и второй. Третий том вышел в 1753 г., четвертый – в 1754 г., пятый – в 1755 г., шестой – в 1756 г., седьмой – в 1757 г., все в Париже, и с восьмого по двенадцатый – в 1765 г. Одиннадцать томов гравюр вышли в 1762–1772 гг.
А какие там были статьи! [48]
Например:
Текст «Энциклопедии» состоял из тысячи статей на самые разные темы, от Asparagus до Zodiac, как описывается в ее главном переводе на английский. Историки объясняют нам, что, расположив статьи в алфавитном порядке [49] вместо того, чтобы распределить их по темам, редакторы «в скрытой форме отказались от давней традиции обособления монархических, аристократических и религиозных ценностей» от «тех, что ассоциируются с буржуазной культурой и ремеслами» [50] . И в основе этого труда были страницы, даже строчки, которые заставили прийти в движение интеллектуальный сейсмограф XVIII века.
48
Lough, The Encyclopedie. Полную хронологию проекта см. в «General Chronology of the Encyclopedie», ARTFL Encyclopedie. В целом в создании «Энциклопедии» было задействовано больше сотни книгопечатников. См. Melvyn Bragg, «The Encyclopedie,» In Our Time, BBC Radio 4, 45:00, http://www.bbc.co.uk/radio4/history/inourtime/inourtime_20061026.shtml.
49
Подробнее
50
Andrew S. Curran, Diderot and the Art of Thinking Freely (New York: Other Press, 2019), 118.
Точно так же слова и фразы – одни только слова! – перевода Библии, выполненного Уильямом Тиндейлом, сотрясли устои века XVI – устои Церкви, устои государства и в особенности устои Томаса Мора. Библейские тексты до Тиндейла говорили о священниках, Церкви, милосердии и искуплении – он же все это отринул.
Он перевел греческое слово presbuteros как «старейшина», тогда как Церковь всегда переводила его как «священник»; agape – как «любовь», тогда как Церковь переводила его как «милосердие»; ekklesia он перевел как «собрание», тогда как у Церкви это была «церковь», и слово exomologeo он перевел как «признаю», тогда как Церковь – как «исповедую». Но самое главное, он перевел греческое слово metanoeo как «раскаяние». «Метанойя» – слово из классического древнегреческого и древнегреческого Нового Завета, означающее «переосмысление» – ту глобальную перемену в образе мыслей человека, которая поворачивает течение его жизни. В католической традиции же это слово всегда переводили как poenitentiam agite, то есть «искупление», «епитимия». А «епитимия» включает в себя денежное пожертвование, потому Церковь и не хотела, чтобы в Новом Завете было написано «раскаяние». Но если мы посмотрим на Евангелие от Луки, главу 17, стихи 3–4, то Христос говорит именно о раскаянии. В Деяниях Апостолов, главе 2, стихе 37, люди спрашивают Петра и Апостолов: «Что нам делать?» И в греческом оригинале 38-го стиха им отвечают: «Покайтесь». Тогда как Церковь предлагает подвергнуться епитимии [51] .
51
David Daniell, The Bible in English: Its History and Influence (New Haven, CT: Yale University Press, 2003), 149. О работе Тиндейла с греческим см. Robyn Page, «Tyndale's Crucible,» Vision, Summer 2003,Robyn Page, «William Tyndale: A Bible for the People,» Vision, Summer 2003,О его работе с ивритом см. Michael Weitzman, «On Translating the Old Testament: The Achievement of William Tyndale,» Reformation 1 (1996): 165–180,Сложность толкования чрезвычайна: «Даже сегодня наше знание библейского иврита далеко от идеала. Лучший метод определить значение слова – это посмотреть, как оно используется в различных контекстах. Однако текст Библии краток, а других древних текстов на иврите сохранилось очень мало. В результате четыре из пяти слов на библейском иврите появляются на страницах Ветхого Завета менее двадцати раз. Около тысячи слов появляются вообще всего по разу».
Дерзость необычайная. Тиндейл говорил о Церкви, обращаясь к ней же:
Епитимия – слово, созданное ими, дабы обмануть нас, как и многие другие слова. В Писании мы находим слова poenitetia – «раскаяние», agite poenitentiam – «каюсь», poenitet vos – «покайтесь»… Раскаяние они превратили в епитимию, чтобы ослепить людей и заставить их думать, будто искупать грехи нужно тяжелым трудом и благочестивыми делами; чтобы людьми повелевать. Как вы можете узнать из летописей, когда великих правителей и тиранов начинает мучить совесть за жестокие деяния, епископы ведут их не к Христу, а к папе римскому, и папа проповедует, что короли должны подчиниться ему вместе со своими королевствами и подвергнуться епитимии, а точнее, выполнить то, что поручат им папа и епископы: построить аббатство, пожертвовать земли, – чтобы за них молились во веки вечные и дали им индульгенцию безнаказанно потакать всем порочным желаниям…
Мать-Церковь и Святой Престол должны что-то получать по каждому завещанию. Подношения священникам на первой мессе. Каждый, кто желает вступить в какой-либо орден, должен принести ему что-то в дар. Почитание, или, скорее, бесконечное создание церквей, часовен, алтарей, чаш, одеяний и колоколов. Потом книга, колокол, подсвечник, орган, чаша для причастия, облачение, риза, подризник, алтарная ткань, полотенца, кропильница, сосуды, ковчег. Кадило им подавай и другую церковную утварь всех возможных мастей, иначе они палец о палец не ударят. Ну и наконец, сколько развелось нищенствующих братьев! Приходской священник стрижет, викарий бреет, кюре подрезает, монах скребет, продавец индульгенций обтесывает – не хватает только мясника, чтобы содрал кожу [52] .
52
William Tyndale, Doctrinal Treatises and Introductions to Different Portions of the Holy Scriptures (Cambridge: Cambridge University Press, 1848), 238. Quoted in David Ginsberg, «Ploughboys versus Prelates: Tyndale and More and the Politics of Biblical Translation,» Sixteenth Century Journal 19, no. 1 (Spring 1988), 45–61, online (behind a paywall) at https://doi.org/10.2307/2540960.
Тиндейл дал людям возможность выступить против «тщеславных суеверий», «ложной доктрины», «порочных страстей», «гордыни» и «ненасытной алчности» Церкви. Таким образом, мы вправе говорить о том, что его великий современный истолкователь назвал «силой выраженного протеста», которую перевод Тиндейла «пробудил в обычном человеке». Обращаясь непосредственно к каждому читателю, «убрав корку столетней религиозной доктрины, напыщенной и застойной» и «освободив оригинальный текст от оков присвоившей его Церкви», перевод Тиндейла вкупе с актом его создания и публикации поразительным образом стал моральной суперсилой, «достаточной, чтобы поддержать людей в дерзких попытках противостоять преобладающим духовным и политическим влияниям и в страданиях, которые следовали за этими попытками». К тому же Тиндейл знал, что у Библии нет читателей, а есть слушатели, он знал, что для авторов ее оригинального текста «очевидно было чрезвычайно важно показать, как речь связывает людей между собой», и сосредоточился на силе этой речи. Он знал, что «пространство звука оказывало еще большее влияние на первых слушателей, к кому обращался текст и кто, конечно же, не читал его молча, а именно что слушал».
Тиндейл распахнул дверь к Писанию, которое могло принадлежать каждому и которое получалось приспособить под нужды мирян. Стало возможным воспринимать книгу не как гранитный монолит, а как нечто подвижное и в то же время единое, словно ртуть. В отличие от матери-Церкви, прятавшей фолиант от всех, кроме прелатов, он предложил новую соразмерность – слово, обращенное непосредственно к человеку, – что ставило человека на равных с книгой.
Более того, «Писание теперь обращалось не только к отдельному человеку, но и, что более важно, к новому обществу людей, которые начинали объединяться благодаря тому, что священный текст, написанный простым языком, стал доступен им всем… Демократизация Библии – вот в чем была цель Тиндейла» [53] .
53
«Церковь вытеснялась из точки сосредоточия человеческих устремлений». Ginsberg, «Ploughboys versus Prelates»; Robert Alter, The Art of Bible Translation (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2019), 102–103. См. также Stephen Greenblatt, Renaissance Self-Fashioning: From More to Shakespeare (Chicago: University of Chicago Press, 1980).
«Энциклопедия» сделала то же самое – методами, которые сегодня кажутся не столь уж мощными, – но тогда она, словно кувалдой, разбила традиционные скрепы. Среди тысяч других статьи по таким темам, как «Религия», «Философия», «Политика и общество», бросали вызов государству и Церкви прямо на глазах у цензоров. Например, в статье «Разум» нам говорят:
Ни одно утверждение нельзя принимать за божественное откровение, если оно противоречит всему, что мы знаем либо интуитивно, как в случае с очевидными фактами, либо вследствие логического заключения, как в случае с доказательствами.
И духовенству это не понравилось. А пылкое порицание рабства не слишком расположило к энциклопедистам тех, кто на нем зарабатывал:
Работорговля – покупка негров на побережье Африки европейцами, которые потом используют этих несчастных людей как рабов в своих колониях. Покупка негров с целью обратить их в рабство противна религии, морали, законам природы и правам человека [54] .
Вызов
54
Drew Armstrong, «Knowledge Reconfigured,» Constellations, University of Pittsburgh, accessed October 13, 2020, https://constellations.pitt.edu/article/knowledge-reconfigured.
55
Свобода совести (фр.).
56
Фанатизм (фр.).
57
Веротерпимость (фр.).
58
Крестовые походы (фр.).
59
Хаос (фр.).
60
Богатство (фр.).
61
Биограф Дидро пишет: «Публика вскоре заметила, одни – с удовольствием, другие – с тревогой, изобретательность редакторов». Arthur M. Wilson, Diderot: The Testing Years, 1713–1759 (New York: Oxford University Press, 1957), 131.
62
Lough, The Encyclopedie, 103, 112; Robert Darnton, Censors at Work: How States Shaped Literature (New York: W. W. Norton, 2015). Само издательство также иногда подвергало произведение цензуре, вызывая гнев основных авторов. См.а также https://library.wustl.edu/news/a-revolutionary-encyclopedia/.
63
David A. Bell, «What We've Lost with the Demise of Print Encyclopedias,» New Republic, March 19, 2012,См. также Curran, Diderot, 118. Керран утверждает, что редакторы запланировали содержание каждой статьи – «десяти тысяч возможных» – еще до того, как приступить к первой из «страха пропустить отсылку».
«Амбициозной целью "Энциклопедии", – говорит нам исследование, – было изменить мировоззрение людей».
Всю дерзость проекта легче представить себе, если принять во внимание ограниченность образования в Европе XVIII века. Университеты были доступны только привилегированной элите, а их программа, унаследованная от Средневековья, сосредоточивалась в основном на изучении древнегреческих и латинских авторов, медицины, права и, самое главное, теологии. «Энциклопедия», напротив, обращалась к широкой аудитории по всей Европе. К 1789 г. в различных форматах и изданиях выпустили уже 24 000 полных собраний ее томов, больше половины которых разошлись за пределами Франции [64] .
64
Armstrong, «Knowledge Reconfigured».
Не только слова и идеи, содержащиеся в «Энциклопедии», вызвали эту перемену, но также и то, что с помощью печатного станка, коммерции, сети авторов, книгопечатников и книготорговцев ее создатели вынесли источник знания и влияния за пределы существующих властных институтов. Мало того, что авторы, издатели, книгопечатники и книготорговцы критиковали эти властные институты, они сами, благодаря поднимаемым ими вопросам и силе примера, становились все более значимым институтом власти. Издательское дело как таковое подвергалось строгой цензуре: издателям и публицистам надлежало получить от государства лицензию, или privilege [65] , либо же некое permission tacite [66] , которые могли быть отозваны в любое время, что часто и случалось [67] . И действительно, лицензию «Энциклопедии» отзывали несколько раз и право ее издавать всегда висело на волоске [68] . Сама идея, что знание способно обрести подобную форму, более того, быть опубликованным с отсылками к другим источникам информации в рамках одного сборника, представлялась неслыханной! В ту эпоху, когда «следовать доводам разума, куда бы они ни привели, было преступлением в глазах приверженцев традиционных ценностей», появилось «произведение, пронизанное новым духом, противоречащее властям и традициям, стремящееся подвергнуть все убеждения и учреждения пристальному изучению» [69] .
65
Привилегия (фр.).
66
Негласное разрешение (фр.).
67
О permission tacite: «Эта любопытная и очень частая практика представляет собой отличный пример парадоксальной и нелогичной процедуры, порожденной аномалиями старого режима. Негласное разрешение было официальным позволением нарушать существующие правила. Процесс был настолько распространенным и урегулированным, что книгопродавцы даже вели реестр таких разрешений. Некоторые, однако, давались устно и никак не регистрировались: автору или издателю просто сообщали на словах или неофициальной запиской, что они могут напечатать некую рукопись и не опасаться приставаний со стороны полиции. Тем не менее цензоры читали рукопись в любом случае, и заведующий изданиями прекрасно знал, что происходит. Все эти многочисленные книги издавались анонимно, и на их титульных страницах нарочно размещались неверные сведения о месте публикации, чтобы книга всем своим видом демонстрировала нелегальность и тем самым избавляла правительство от неловкости за любые содержащиеся в ней высказывания». Wilson, Diderot, 131–132. Историк «Энциклопедии» Филипп Блом даже утверждает, что «большинство книг, появившихся во время старого режима, были подпольными изданиями; их нелегально ввозили в город в вязанках сена или под двойным дном бочек с засоленной селедкой либо печатали в дровяных складах, на борту судов, в альковах домов буржуазии и хижинах в окрестностях Парижа, а потом они распродавались на улицах и в трактирах особыми торговцами, постоянно остерегающимися полиции». Blom, Enlightening the World, 10–11.
68
Lough, The Encyclopedie, 94, 233–236.
69
Lough, The Encyclopedie, 139, 398.
Иными словами, проект «Энциклопедии» перевел свет огромных прожекторов с закостенелых религиозных орденов и левиафанов-институций, пребывающих под управлением и контролем государства и ранее выступавших в качестве хранителей и распространителей знания, на нечто новое – что-то, что, как казалось в этом ослепительном свете, люди однажды смогут контролировать сами [70] . Вспомним слова исследователя:
Хотя ученые сообщества XVII и начала XVIII века и надеялись внести вклад в материальный прогресс, все же в основном они были сосредоточены на эрудиции и профессиональной деятельности закрывшихся в своих кабинетах мыслителей и не мечтали изменить фундаментальные устои мира [71] .
70
Чтобы познакомиться с позитивным взглядом на телеологию всего этого, см. John Willinsky, The Intellectual Properties of Learning: A Prehistory from Saint Jerome to John Locke (Chicago: University of Chicago Press, 2017). См. также Michael Jensen, «The New Metrics of Scholarly Authority,» Chronicle of Higher Education, June 15, 2007, online (behind a paywall) at https://www.chronicle.com/article/The-New-Metrics-of-Scholarly/5449.
71
Schwab, «Translator's Introduction.»