Новые мученики российские

Польский протопресвитер Михаил

Осенью 1930 г. в моей битком набитой камере — пишет свидетель — оказался ненадолго генерал Казакевич, который уже в 1922-25 г. отбыл ссылку по церковному делу в Нарымский край. Он мне сказал, что на этот раз арестован по делу «двадцатки» Преображенского Собора и по этому делу привезен из Твери о. Михаил. Этот бравый генерал, вызванный ночью на допрос, поведал одному моему соузнику, что их обвиняют в нелегальной отправке полковых регалий Государыне Императрице Марии Феодоровне в Копенгаген. Проверить это мне лично не удалось. Только год спустя в Карельском концлагере узнал я от их однодельцев — членов двадцатки, что в начале февраля 1931 г. по этому делу расстреляны: настоятель Преображенского всей гвардии Собора Митрофорный Протоиерей о. Михаил Тихомиров, бывший Преображенец генерал Казакевич, известный церковный писатель Поселянин (настоящая фамилия — Погожев), прекрасный юноша, твердо разоблачавший в свои юные годы (не больше 20–22 лет лживость «политики» митроп. Сергия, по фамилии Карцев, сын адмирала — директора Морского Корпуса и дочери морского министра — адмирала

И. К. Григоровича, и вдова члена Казанской Судебной Палаты Рымкевич.

Несколько прихожанок — членов этой «двадцатки», в том числе мать расстрелянного юноши — были приговорены тройкой ГПУ при Ленинградском Военном Округе 10 февраля 1931 г. к 10 годам заключения в концлагерь и 19 февраля отправлены в Карелию, куда прибыли в лагерь Лей-Губа на Выг-озере 24 февраля, а весной перевезены в Соловки.

21. Протоиерей о. Михаил Чельцов и его однодельцы

В одну из набитых камер III корпуса Дома Предварительного Заключения в Петрограде поздней осенью 1930 года вводят седоватого священника в темных очках и лиловой рясе, прот. о. Михаила Чельцова. С ним провел я — рассказывает свидетель — в одной камере около 6-ти недель. Находясь в заключении с начала 1930 г. я сообщил ему, что в этой же камере летом со мной находился прот. о. Николай Чуков впоследствии выпущенный и под именем митроп. Ленинградского выполнявший задания Коминформа в Болгарии, Париже, Финляндии и летом 1950 г. в Антиохии и Палестине. Говорил, как о. Чуков рассказывал мне свои 40 ночей в камере смертника. Оказалось, что и отец Чельцов, испытал ту же участь. Оба они были приговорены к расстрелу по делу митрополита Вениамина. (Об их приговоре и помиловании см. том I, гл.2, стр. 56, где названы оба протоиерея. Впоследствии погибли в концлагерях также «помилованные» с ними Епископ Венедикт Плотников и в 1933 г. на Беломорканале Н. А. Елачич).

Отец Михаил провел 40 ночей в молитве, после вечерних молитв читал себе отходную и по памяти акафисты и молебны, а когда светало (это было в августе 1922 г.) о. Михаил читал обедницу, благодаря Господа, что еще на сутки продлена его жизнь, и засыпал. По истечении месяца он свыкся с мыслью о смерти и с каким-то равнодушием встретил на 40-й день сообщение о замене расстрела заключением (Настоящий рассказ исправляет неточные данные об отце Чельцове в I томе в гл. 28).

После нескольких лет заключения отец Чельцов вернулся к своей пастве, но вновь арестован в конце 1930 года.

Не он автор известного учебника Закона Божия, но он написал диссертацию на доктора Богословия по истории Сербской Церкви.

Причина его последнего ареста такова.

Летом 1929 г. нелегально прибыли из заграницы в Ленинград два бывш. офицера и вывезли из СССР графиню 3…у. ее духовный отец Михаил знал о предстоящем нелегальном отъезде и служил напутственный молебен. По прибытии в одну из Западных столиц она всем рассказала детали своего бегства, что советская агентура передала в ОГПУ.

Осенью 1930 г. было арестовано около 40 лиц из ее прежних знакомых. Несколько дней со мной в камере находился старичок бывший лицеист Николаевский, который обвинялся в том, что доставал графине доллары у каких то маклеров.

После единственного допроса отец Михаил мне говорил, что следователь его предупредил, что его бывшего «смертника» теперь безусловно ждет расстрел. Я был поражен, с каким спокойствием говорил маститый протоиерей о предстоящей казни: — «Мне шестьдесят три года; прожита жизнь не всегда легкая. Дети уже выросли и мне надо радоваться, что Господь посылает мне этот конец, а не старческий недуг и многолетние страдания на одре болезни» — «Вы еще молоды», продолжал он, «а меня Господь к себе призывает таким благословенным путем».

Вскоре его днем перевели в другую камеру, и только спустя несколько недель были расстреляны по этому делу шесть человек: отец Михаил Чельцов, духовник графини; Федорицкая, у которой она ночевала последние 2–3 дня перед бегством; офицер Гвардии Добрышин; мичман фон-Беренгоф, у которого жили без прописки, прибывшие за графиней лица; бывш. лицеист Николаевский; бывш. лицеист и редактор-издатель журнала «Старые годы» Петр Петрович Вейнер, отбывший 3 года ссылки на Северном Урале (1925–1928 г.).

В концлагере на Беломорском строительстве мне довелось встретить прекрасного религиозного юношу Юрочку Николаевского (сына расстрелянного бывш. лицеиста). Горестно поведал он мне о расстреле своего отца, узнав, что я видел его во время следствия. Сам он в 20 лет был арестован через несколько недель после свадьбы своей. Порадовался я, узнав в 1933 г. летом, что он освобожден досрочно по случаю открытия Беломорканала, где он работал чертежником. Но будучи в ссылке, я через 4 дня после убийства Кирова услышал 5-го декабря переданный по радио список расстрелянных за него заложников. Среди них я с горечью услышал имена Юрочки Николаевского и его младшего брата Вадима. Зачем понадобились эти две юные жизни духовных детей отца Михаила Чельцова — Ты, Господи, веси.

22. Игумен о. Варсонофий и организация тайной церкви

Игумен Варсонофий (Юрченко) пострижен в Киево-Печерской лавре. К началу революции был учителем в Бизюковом монастыре, Херсонской Епархии; там едва не был расстрелян бандой большевиков, потребовавших солидную сумму денег с обители. Вся братия обители уже поставлена была к стенке, в ожидании расстрела, но требуемая

сумма денег каким-то образом была найдена, и они избежали смерти. Замечателен был его рассказ о том необыкновенно радостном состоянии, когда предвкушение вечной жизни с такой силой овладевало, что смерть становилась желанной, и жаждалось скорейшее ее осуществление: как бы скорее сие осуществилось! И какое было разочарование, когда эта цель не была достигнута по причине отмены расстрела.

Через непродолжительное время обитель была подвергнута общей участи разграбления и репрессий.

О. Варсонофий, под покровом ночи, оставил обитель, но был арестован, сидел в ужасных условиях в душных сырых подвалах, где по собственному его рассказу ряса истлела от сырости, и, кроме всех прочих горечей заключения того страшного времени, насекомые, донимавшие заключенных, были в таком количестве, что их приходилось сгребать как мусор. Через некоторое время о. Варсонофий был освобожден л получил назначение на приход около Елисаветграда, где своим искренним и ревностным служением вскоре приобрел общее уважение, как среди верующих, так и среди духовенства. Возникшее обновленчество выявило его как твердого стоятеля за истину Церкви и неустрашимого обличителя обновленчества (живоцерковников). Поэтому епархиальным архиереем, епископом Онуфрием, он был назначен миссионером по борьбе с обновленчеством во всем Александрийском округе. Получив назначение, он прибыл в гор. Александрию, входивший в состав Елисаветградской епархии; в городе в это время не было ни одного православного храма, да и вообще никто неизвестен из верующих. Явился о. Варсонофий в собор, во время литургии, отправляемой обновленцами, и стал незаметно сзади. Высокого роста, с большой бородой, в монашеской одежде, с посохом и четками, имея привлекательную внешность, вполне соответствовавшую его внутренней красоте, он не мог быть не замеченным и по окончании богослужения был окружен верующими, к тому времени уже обеспокоенными наступившим новшеством в церкви, изобличенным некоторыми ревнителями благочестия; у одного из таковых была книга правил Вселенских Соборов. Из нее увидели, что действия обновленцев не каноничны. Но необходим был авторитетный голос Церкви. Поэтому первые вопросы к о. Варсонофию и были — православный ли, кто, откуда и т. п.? И какая была радость, когда узнали все, что касалось этого больного вопроса. Сейчас же неизвестный батюшка о. Варсонофий был приглашен одним из упомянутых ревнителей православия на дом, где собрались и другие. Здесь и было окончательно выяснено настоящее церковное положение: о. Варсонофий рассказал о своем назначении в Александрийское благочиние, прочитал послания против обновленчества еп. Онуфрия и другие. Было обсуждено, как действовать для отобрания у обновленцев хотя бы одного храма. Но эта неожиданная радость длилась недолго. О. Варсонофий изучив обстановку своей новой миссии в г. Александрии, вернулся на место своего прежнего служения, где был арестован и, препровожденный обратно, заключен в Александрийскую тюрьму, где и пробыл с осени до начала Великого поста. Связь с ним ограничивалась только тем, что несколько лиц из упомянутых ревнителей православия ежедневно устраивали по очереди передачи (обед и проч.). Это было в 1923 г. В Великом посту о. Варсонофий был освобожден из заключения. К этому времени, упоминаемая группа из нескольких лиц, начавшая свою работу по организации православного прихода, выросла в большую общину, которая после целого ряда усилий добилась у гражданских властей передачи ей одного храма из четырех обновленческих, достаточно уже опустевших. В этот-то храм во имя Покрова Пресвятыя Богородицы и был назначен о. Варсонофий настоятелем и благочинным всего округа Александрийскаго.

С этого момента и началась самая оживленная деятельность о. Варсонофия. Всем к себе привлекал служитель Божий: необычайная приветливость, с искренней любовью, внимательное отношение к каждому, ласковое, кроткое и смиренное обращение, безупречная личная жизнь в посте и непрестанной молитве и вообще воздержании (в среду и пятницу круглый год и весь Великий пост, не вкушал ничего до вечера, на 1-й же недели Вел. поста и на Страстной не вкушал по 3 дня). На богослужении он был внимателен, сосредоточен, весь отдавался молитве. В приходском храме богослужения отправлялись по монастырскому уставу, но они не были томительны. Бывало зайдешь в будний день на его службу: умеренный мягкий голос раздается пред престолом и какая-то мирность и умиление наполняют душу. Довольно большой храм в скором времени стал наполняться верующими со всех концов города; слух о всем происходившем в Покровской церкви и о необыкновенном батюшке разнесся далеко, даже за пределы округа, и почти на каждом богослужении бывали люди из окрестностей. Многие, побывав на богослужении, приходили к о. Варсонофию на квартиру за советами, спрашивая — что предпринимать, чтобы и у них была правильная церковь, и получали необходимые указания. Каждое его богослужение сопровождалось простой назидательной проповедью, и в этих проповедях громилось зло, пороки повседневной жизни, призывались люди к покаянию, выяснялась истина и разоблачалась ложь обновленчества. Верующие призывались не осуждать запутавшихся в те или иные сети заблудших братьев, но молиться о них. Да и вообще батюшка использовал всякую возможность для назидания: на требе ли или при праздничных посещениях с молитвой, за чашкой ли чая, всегда разговоры переводились или на текущие церковные события, или душеспасительные темы. Многие желали видеть у себя батюшку и потому приглашения на «чашку чая» были не редки. На них батюшка говорил или читал — из евангелия, особенно для молодых юношей и девиц, возгревая желание к истинно христианской жизни. Чаще читал из творений еп. Игнатия Брянчанинова.