Новый Мир (№ 2 2007)
Шрифт:
РЕКОНСТРУКЦИЯ
В одном прошлогоднем обозрении я обращал внимание на то, что с момента отречения императора Николая II страна существует в режиме недостаточной легитимности, а также сетовал, что вытекающие последствия не отслеживаются нашими художниками. Вот именно, катастрофически недостает законных оснований, не хватает юридической безупречности. Кажется, лишь вчера у нас был сомнительный Февраль, однако совсем скоро случился не менее сомнительный Октябрь. Вот у нас разгон Учредительного cобрания, а вот еще и Перестройка с закономерным Путчем. Вот вам (нам) Беловежские соглашения, вот распад
Что такое нелегитимность в смысле социологии и в смысле культуры? Затрудненное зрение, непрозрачность, когда никто ни в чем не уверен. Взгляд сквозь призму клише, навязанных неуверенным гражданам неуверенной в себе самой властью. Понимание весьма и весьма трудное, как следствие — недостоверность. Похоже, мой социальный заказ выполнен. Появилась картина режиссеров Юрия Лебедева и Бориса Фрумина “Нелегал”. Это такая маленькая скромная работа за полторы-две копейки. Но если по существу, безукоризненный шедевр.
Под руку попался популярнейший фильм “Криминальное чтиво”, пересмотрел на промоте. Эта работа Квентина Тарантино помогает найти подход к теме. Что у Тарантино хорошего? Например, то, что он акцентирует опосредованность своего взгляда на теневой мир. Тарантино словно бы говорит: “Мир беззакония по определению не виден, и я не стану делать вид, что мои сюжеты идут в „режиме прямой трансляции с места события”. Напротив, напротив, я всеми силами подчеркиваю вторичность моей картины и моей речи. О преступлениях с преступниками рассказывается в плохо сочиненных книжках в мягких обложках. Впрочем, почему же они „плохо сочиненные”? Нормально сочиненные, а иногда даже сложносочиненные! Я не гордый. Навряд ли я выше этого исходного материала, этих бульварно-криминальных фантазий. Я, Тарантино, того же самого уровня. Конечно, я постараюсь оформить канонические криминальные сюжеты особым образом, я попробую чуточку соригинальничать. Однако, повторюсь, ничего нового, никакой такой непосредственной правды жизни не обещаю. „Правда жизни” только на территории законности и в счастливом мире прозрачности. А нелегитимный нелегальный мир подобен черной дыре…” Короче, о нелегитимном — в режиме реконструкции, используя чужие источники информации.
Очень важно уловить специфику метода! Реконструкция — не прямой взгляд на старинные времена, а своего рода репетиция, которая никогда не дорастает до так называемой достоверности, которая так и остается подражанием, упражнением, актерским этюдом на предложенную тему. Акцент на психомоторику, на психосоматику, ведь то единственное, на что мы можем, не фальшивя, опираться, — это тело, это голос, поворот головы или походка. Человек всегда один и тот же. По крайней мере внешне.
“Допустим, ты советский человек образца 1979 года. Про тебя ровным счетом ничего не известно. Все придумано: биография, профессия, задание и даже твоя советская страна. Все — проект и все — миф. Ситуация за давностью лет в дымке, в тумане. Вдобавок все оболгано с самых разных сторон. Всего-навсего пройдись по комнате!” — “Однако я хотел бы знать, что там у моего персонажа в голове? Какие у меня, как у актера, психологические задачи, какие мотивировки??” — “Ничего не известно, ничего. Даже не пытайся догадываться: получится фальшь, идеология, советчина или антисоветчина — все равно, одинаково противно, одинаково нечестно. Просто пройдись, выразительно произнеси три-четыре нехитрые реплики. Приближайся же, насколько это возможно, к советскому человеку образца 1979 года, к твоему персонажу, а делай
“Нелегал” — реконструкция заветного советского мифа. В центре сюжета — работник спецслужб, которого выразительно, тонко изображает актер Алексей Серебряков. 1979 год, и персонаж Серебрякова работает в Финляндии. Тут он ветеринар, лечит собак и лениво ластится к одной местной красотке. На хвост садятся местные контрразведчики, тогда агента временно переправляют в СССР. Здесь он получает от начальства новую “легенду”, то бишь очередную биографию и сопутствующих родственничков: маму, отчима, двоюродную сестру, с которой, впрочем, спит и которая от него беременеет.
Потом его направляют в провинциальную прокуратуру, там он уверенно раскрывает убийство дочки директора птицефабрики. Сразу после этого, всего через месяц после возвращения в СССР, парня повышают, отправляя уже в Ленинград, на таможню Пулковского аэропорта. Получается, “раскрытие” было инсценировано в имиджевых целях, для повышения уровня достоверности его легенды? Ну конечно. “Убийца Старостин” оказывается подставным. В реале этот самый Старостин — пионервожатый и тоже агент советских спецслужб. Убийство, впрочем, было реальным. Подлинная преступница, узнав, что арестовали невиновного, не выдержала и созналась. Тоже результат. Хотя и неожиданный.
На таможне герой нужен для того, чтобы без помех со стороны аутентичных таможенников впускать-выпускать советских секретных сотрудников, вывозящих за рубеж дезинформацию и предназначенные для вербовки деньги. Дело в том, что реальные советские таможенники уже давно и успешно работают в мафиозном стиле: берут взятки, шкурничают, отчего периодически, сами того не подозревая, срывают спецоперации секретных органов. Герой Серебрякова становится на таможне своим в доску. Чтобы не заподозрили новые товарищи по работе, вынужден разоблачить очередного спецагента с дезой и золотыми тугриками. Несмотря на этот кажущийся абсурд, мудрый генерал-разведчик объявляет парню благодарность и возвращает обратно в Финляндию. Там, как, видимо, и надеялись наши спецслужбы, ветеринара таки арестовывают: никакого абсурда, один далеко идущий расчет. Осуществляется заветный обмен телами: герой Серебрякова возвращается на родину, а разоблаченный им двойной агент с тугриками и дезой таки выезжает на Запад, чтобы и дезинформировать, и вербовать.
На каждом новом месте работы у главного героя появляется новая женщина, нежно любящая или попросту одинокая. Между тем на родине, в Ленинграде, у него есть и страдающая от одиночества жена, и даже сынуля. С женой встречается тайно, по большим праздникам и в публичных местах, как делал это небезызвестный Штирлиц. Вышеприведенная история сочинена Юлием Николиным “при участии Бориса Фрумина”. История сочинена весьма грамотно, весьма достойно, и все равно без грамотного постановщика, сама по себе, она очень и очень опасная, в сущности, “pulp fiction”, с такого рода историей очень легко оступиться, сорваться в откровенно плохое кино. Тарантино ходил по лезвию ножа и над пропастью, но как-то выкрутился. У Лебедева и Фрумина получилось тоже. Получились стилевое совершенство и бездна смысла.
Впрочем, “смысл” этот — отнюдь не антисоветского характера. Мне довелось прочитать пару рецензий, трактующих картину как антисоветскую. Дескать, авторы показали, что система пришла в полную негодность и что герой Серебрякова по факту своей бездушной работы превратился в нечто неодушевленное, в монстра. Это, конечно, вздорная и плоская характеристика. Антисоветчики ищут поживу где только возможно. Попутно все уплощают и вульгаризируют. На самом деле ничего антисоветского в картине нет, и слава богу. Тут же не идеологическая работа, а художественная! Психологии, впрочем, в картине тоже нет. Равно как нет и экзистенциальной драмы. Говорить о “неодушевленности” кого бы то ни было в мире чистых фикций, в мире вторичных высказываний и криминального чтива — бессмысленно.