Новый Мир (№ 2 2010)
Шрифт:
Стоит пустая, неживая.
Всё по углам и гнусно и темно,
Насельница устала и сердита,
И злой Амур опять идёт в кино
На фильм про нового бандита.
Дачи
Свежая наволочка пахнет махрой папиросной.
Глотаешь воздух, как рассол огуречный.
Гуляешь зарослями с девочкой-переростком.
Это надел соседа. Этот — мёртвый и поперечный.
Мальчика от
пи-пи приспичит: сидя — она и ты, это высшая солидарность.
Звать, как ее, не знаешь. Полиной, Калиной, Рябиной…
А под окошком немец, а за окошком месяц.
Что-то, наверно, есть в том, что мы ниже, глуше,
нас поставили в очередь, прикололи иголкою
бабочкины крылья,
выдали номерки — мамочкины,
но в темноте по уши
мятною зеленью, словно родных, укрыли.
* *
*
Анатолию Кобенкову
Обернуться — не значит вернуть
Ту же улицу, Тихвинку, рюмку,
Жало Шпиля, пронзавшее грудь,
Отворявшее кровь недоумку.
Будет Толя, и он объяснит,
Что и как я рассыпал на взлёте
Возлежавших со мной аонид —
Колким бисером на обороте…
* *
*
То, что мы не сумели, про то не сказали.
А тяжелая муза со свитком в руке
Стала мутной звездой подмосковной печали
И мелькает, мельчает, двоится в реке.
Так слова к нам текут через брошенный воздух,
Оставляющий право держаться минут,
Что короче других, за которые роздан
Бескорыстной любви неоплаченный труд.
Есть проточная проза, прозрачная проза,
И тяжелая ветка, и слабость её,
Зарастающий сад, где пока что не поздно
Всё списать на везенье и зренье свое.
Скупой рыцарь
Долгопят Елена Олеговна родилась в Муроме Владимирской области. Закончила сценарный факультет ВГИКа. Печатается в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Дружба народов” и др. Живет в Подмосковье.
Рассказ
Глава 1
Потрепанный
Казалось, ему лет сто, а его владельцу, должно быть, сто двадцать, он восстал из мертвых и выкрал свой паспорт из музейной витрины. Маленький, горбатый, сморщенный человек. Как будто пылью припорошенный. Иван Фомич.
В паспорте значилось, что ему сорок пять лет. Всего-навсего.
Он сказал администраторше, что ему нужен самый дешевый номер, что, когда он бронировал, просил самый дешевый.
— Специально для вас, — сказала администраторша и выложила на стойку ключ.
Он захватил ключ иссохшейся маленькой рукой. И потащился к лифту. При себе у него был чемоданчик, тоже вполне музейного происхождения. Фанерный, коричневый, с железными ржавыми углами. У некоторых еще лежат такие на антресолях. Бумаги и фотографии в них хранятся и старые, истоптанные башмаки; умерли те, кто их носил, и люди на фотографиях умерли, и те, кто их помнил хоть немного. Чемодан снесут на помойку, когда придется переезжать, а пока он забыт. Забвение — лучший способ хранения.
Администраторша подумала, что какая-то болезнь пожирает нового постояльца, и отправилась мыть руки с мылом, пухлые, белые, с красиво закругленными ногтями. В служебном туалете мыло пахло земляникой.
Гостиничный номер был узкий, как шкаф. Или так казалось из-за того, что потолок был несоразмерно высок. Дождями он протекал. Иван Фомич включил свет, и разводы на потолке осветились. Лампочка и освещала в основном потолок. Иван Фомич разулся и прилег отдохнуть. Разводы были чудовищные. Они могли сложиться в любую картину, навеять любой сон.
Иван Фомич отвернулся от потолка и различил на тумбочке настольную лампу, годов шестидесятых. Лампочки в ней не было. Иван Фомич включил телевизор. К счастью, работал.
Он подошел к буфетной витрине. Заказывать не спешил. Проворчал громко:
— Совсем обалдели. Сто рублей пирожное.
Буфетчица разглядела его бедность. Ждала терпеливо, что он выберет.
Чай и бутерброд с сыром. Самое все дешевое. Сдачу два раза пересчитал на крохотной птичьей ладони. Устроился в углу, оттуда удобно было наблюдать. И сидел в своем углу долго, бутерброд жевал медленно, мелкими глотками отпивал чай. И ясно было, что уходить ему не хочется, что приятно сидеть среди людей, видеть людей, слушать их разговоры, это для него бесплатный театр, который окупал дорогой чай, — он мог из экономии и в номере чай выпить, вскипятить воду в кружке, бросить пакетик, раз в двадцать дешевле бы обошлось. Но ему хотелось поглядеть на людей. Чай когда кончился, он вернулся к витрине и попросил буфетчицу налить в кружку простого кипятка. Это не разрешалось, но она налила. И даже сахару еще дала, один кусочек. И сказала ему кстати, что может направить к бабушке, которая угол сдает, гораздо выйдет дешевле, чем в гостинице.