Новый Мир (№ 3 2006)
Шрифт:
И — обещание продолжать.
Алексей Баталов. Судьба и ремесло. М., “Вагриус”, 2005, 251 стр. (“Мой 20 век”).
Эта книга неоднократно издавалась, дополнялась и дописывалась, напомню себе, не только одним из немногих великих русских актеров, современниками которого нам выпала честь быть здесь и сейчас. Это записки чудесного режиссера, писателя, сказочника и даже — мыслителя, если под этим словом понимать непрекращающееся благодарное оглядывание на составивших твою судьбу и покрывших тебя заботливым покровом учительства и любви. И она же — “не что иное, как собрание мгновений, выхваченных из
Для меня таким участком — на сей раз — оказалась глава “Язык пространства” — об актерском бытии в инсценировке, о радио (где “все зримое отсутствует, проверяется подлинность и глубина таланта актера”), о ширме звука. Может, еще и потому, что на днях я в сто первый раз поставил для пятилетнего сына видеокассету с “Ежиком в тумане” и, конечно, не смог уйти к своим делам — от волшебных линий и героев Норштейна, от волшебного голоса А. Б.
Среди дорогих теней в “Судьбе и ремесле” — мама, Ахматова, Урусевский, Хейфиц, Прокофьев и Паустовский; отдельной светлой тенью и отдельной историей стоит фигура Марселя Марсо, рассказ о котором называется “О том, чего нельзя сказать словами”. Они уже начинали работать вместе над гоголевской темой: переписывались, встречались, загорались… И от нашего советского охранительного скотства все рухнуло. Осталась фотография над столиком. На ней Марсо стоит у афиши своего вечера, на которой написано “Шинель”. “Итак, круг замкнулся”.
Я не понимаю, почему не показывают сегодня гениальную (это и ребенку понятно) режиссерскую работу Баталова с Роланом Быковым в роли Башмачкина, не понимаю.
И — собственное воспоминание. Лет десять тому назад я брал у Баталова интервью для журнала “Домовой”. Мы встречались во ВГИКе, где он преподает много лет, заходили на минутку к нему домой, долго сидели на скамейке у Никитского бульвара. Алексей Владимирович, помню, рассказывал о своей маме, Нине Антоновне Ольшевской, ее театральной игре и обмороках на сцене в голодные военные годы. Потом я спросил об Ахматовой. Он начал говорить, подбирая слова. Пленка диктофона безостановочно крутилась и зафиксировала неожиданный “блоу-ап” — автомобильную аварию метрах в двухстах от нашей скамейки: удар металла, звон разбитых стекол, восклицания прохожих. Запись сохранилась. До последнего звука.
“… — Тут, опять-таки, очень такая какая-то… показушная история получается, потому что… Ну вот, вообрази: из-за войны… Я до сих пор — иногда, — когда вспоминаю маму и все…
(Визг тормозов, грохот, звон.)
…Так!.. Думаю… Это самое… Ну вот это надо! Нос в нос!
— А кого ударили?
— (Близоруко вглядываясь.) Женщина (за рулем. — П. К. ) — вот этого. Они ударились. Носом! На открытом месте. Это надо талант… (Мгновенно рассмотрел, что все в порядке, никто не пострадал.) Ты понимаешь? Ага. Понимаешь, в чем дело…”
И — продолжил свой рассказ об Ахматовой.
Евгений Блажеевский. Монолог. Стихотворения. М., Союз российских писателей, 2005, 248 стр.
Мне
Однажды мне захотелось скачать из Сети его знаменитое “По дороге в Загорск” в исполнении Жанны Бичевской (романс сложен из магистрала венка сонетов “Осенняя дорога”). Оказалось, что песня входит в двадцатку лучших русских романсов века, что ее пели десятки людей, среди которых и Валерий Агафонов, и Иосиф Кобзон. Так вот и пели, что “с рожденьем ребенка теряется право на выбор, / И душе тяжело состоять при раскладе таком…”. Какой-то горе-коллекционер своего собственного гитарно-песенного исполнения поставил рядом с mp3-шным “Загорском” — “слова народные”…
(Не так ли вышло и с Александром Величанским, широко известным одним-единственным стихотворением “Под музыку Вивальди…”, проникновенно исполняемым Никитиными?)
А за незащищенной брутальностью его интонаций мне часто видится душа ребенка, в которой есть и Гек Финн, и толстовские, и даже чеховские мальчики.
Музыка шла из ночного предела,
Мучила, жалостью сердце скребла.
От одиночества ежилось тело,
Но облегчением книга была:
“Детство” Толстого… Наставник хлопушку
Взял, обходя близоруко кровать…
Мать на дежурстве. И можно в подушку
Плакать и мамин халат целовать…
u/
+1
История Красоты под редакцией Умберто Эко. М., “СЛОВО/SLOVO”, 2005, 440 стр.
Все это так красиво издано, что и передать не могу.
Но каким же элегантным холодом и непонятного свойства равнодушием тянет от тех глав, что написаны самим Эко. Тут все становится “терминами” и “понятиями”: гениальность, Божественное, симулякр, впечатление, красота потребления и др., и др.
И всё лежит в одной плоскости, поддающейся расчленению, анализу и каталогизированию. Боюсь, что скрепой этих “терминов” явится для заинтересованного читателя “всемирная харизма” автора “Маятника Фуко”… Ну, не зря же в названии книги — на суперобложке — последние два слова выделены, а “под редакцией” — съежилось до крупинки.
Поисковая система выдала — через “Умберто Эко” — ссылку на сатанистский сайт. Я, каюсь, вошел. Выложен текст У. Э. “Люди, которым нужно нечто большее, чем Бог”. Яркое, объяснимое и вполне толерантное сочинение незаконнорожденного сына Снежной королевы. Я бы даже сказал — красивое.
1 В своем предисловии к книге Валентин Курбатов обращает наше внимание на переход от исторической пытливости Деко к его призывам поверить, присоединить и свою душу к прозрению. И уточняет: “Если вера есть, то дальше можно и не писать, а если нет, то хоть испишись. Но писание все-таки есть путь к вере, развертывание этого тонкого и редкого цветка”.