Новый Мир (№ 3 2007)
Шрифт:
скажет: повторяется, устал.
А я всего лишь паломник,
возвращающийся к святым местам.
…Речка, изогнутая саблей.
Порхающая сорока.
Знакомые злосчастные грабли,
на которые я наступал без прока.
Не вижу сосен, что с утра раннего
красовались
Испуганные домишки с крышами драночными
скучились, как опята на вырубке.
Но ощущения уныния, безысходности,
когда хочется выть волком,
почему-то нет.
То ли ободряет воздух старого волока,
то ли бабкин потаенный свет.
Прохожая
Усталая женщина, принавалившись по-старушечьи
на перила вдоль тротуара,
нагоняет тоскливость, что флаг приспущенный
в дни траура.
Тяжелой колодиной
ее руку оттягивает хозяйственная сетка.
Несчастная кажется оставленной
и детьми, и Родиной
в круговерти несусветной.
Чуток отдышавшись, она продолжает шлёндать
с непосильной сумкой,
в которой проглядывают пачки вдруг слизнутой
с прилавков соли,
далекая от нас, как существо сумчатое,
со своей неустроенностью и болью.
Осуга
Плутая, под вечер,
как сбившийся с круга,
я вышел на речку
с прозваньем Осуга.
Течет она тихо,
струей не играя.
Лишь чаячьим криком
себя выдавая.
Здесь зимние стужи
и лето не тешит.
Тогда почему же
река так неспешна?
Как что-то забыла.
Но нечего помнить:
лес чахлый, кобыла
в глохнущем поле.
И все же цепляет
за
Тот дрожко сползает
крупой осыпной.
…Сгущается вечер —
не чую испуга.
Хочу понять речку
с прозваньем Осуга.
Согревающее подспорье
Я не знал тогда еще, что на обе лопатки
уложит меня нелегкая дорога.
Но помнил слова бабки:
“Ключ под порогом”.
Ни добытые лихим путем вещи,
ни найденный с деньгами чулок
так удальца не тешили,
как этот оставленный на память узелок.
И было немалой радостью — в холодную пору,
зарывшись под стогом,
таить согревающее подспорье:
“Ключ под порогом”.
В рыбачьей избушке
Памяти Н. А. Обуховой.
В рыбачьей избушке, где снасти,
по-черному дымоход,
“Уймитесь, сомнения страсти”, —
чарующий голос поет.
Забытый беспечным туристом
в глухом приозерном краю
нежданный, бесхозный транзистор
мне юность напомнил мою…
В концертном единственном зале,
войной сохраненном как шанс,
услышал я звуки рояля.
И этот старинный романс.
Мороз на фрамугах искрится,
задыханная полутемень.
Но верит на сцене певица:
“Минует печальное время…”
…Казалось, в далеком остались те снеги.
И вот все вернулось: в сторожкой ночи
я слышу былое сквозь шум и помехи.
И треск задымленной печи.
1967 — 2005.
Последний гостинец
Мать в детстве радовала меня земляникой.