Новый мир. № 8, 2002
Шрифт:
Еще более явственным пренебрежительное отношение автора к конвенциям «продвинутой литературы» становится в «Избраннике». Роман представляет собой развернутый рассказ о ровеснике автора (Павле) — о его детстве, отрочестве и юности. Биография героя предельно бедна событиями — вундеркиндовское детство, рок с марихуаной в старших классах, неровная, на грани отчисления, учеба в математическом вузе. Исторический фон едва намечен. Нет ни лихо закрученной интриги, ни эффектных ситуаций, никто не бегает и ни в кого не стреляет, зато есть удивительная эмоциональная насыщенность описаний, непритязательные, но очень точные метафоры, емкие максимы. Читатель полностью вживается в героя и, словно оказавшись на столе костоправа, вынужден гнуться туда, куда гнет автор.
Опять-таки
У героя Мейлахса есть одна особенность — он с детства считает себя гением, именно с детства, когда математика давалась легко, солнце светило ярко, одноклассники и товарищи по пионерлагерю уважали — умел Павлуша и драться, и романы Майна Рида пересказывать. Затем герой заболевает, с этого начинаются его обида на жизнь (предала — несмотря на то, что Павел ее страстно любил), его вредные привычки и горькие поражения. Однако с верой в собственную гениальность герой не расстается.
Почему? Коллизия могла бы показаться искусственной, если бы не стартовая ситуация, в которую Мейлахс помещает свого героя. Дело в том, что у Павла «умный и благородный отец», умные книжки на полках. Изначально в центре его картины мира — иерархия великих писателей, философов и ученых, и меряет себя Павел в соответствии с этой шкалой.
Результаты замеров оказываются, мягко говоря, неутешительными. Математические способности у Павла «очень недурные», но никак не из ряда вон. Показательно, как Павел в университете изучает математику. Вместо того чтобы самостоятельно формулировать проблемы и их разрешать, он устремлен в прошлое и, по сути, изучает не столько математику, сколько биографии великих математиков, то, как они пришли к своим открытиям. Герой Мейлахса — своего рода Сальери, заблудившийся в бескрайней картинной галерее с портретами «моцартов». Однако он категорически отказывается «соглашаться на пошлую роль», то есть покинуть пространство культуры и зажить «как все» — в мире «роевых» иллюзий.
Запои, болезнь, зависимость от антидепрессантов, вскоре уподобляющаяся наркозависимости, — все это не причины, а следствия асоциальной позиции героя, его нежелания пройти социализацию в соответствии с условиями места и времени. Ближе к концу Павел находит компромиссную формулировку, однако компромисс этот скорее с иерархией высокой культуры, чем с социумом. «У моего гения нет рук. Обратная связь отсутствует. Внутри — есть, наружу — нет…И не фраеру указали на то, что он фраер. А гений понял, что он безрукий, безногий и немой. И гений этого гения погребен в нем заживо. Навсегда». Относительно социума герой остается при своем «нет», осознавая и принимая все последствия своего выбора: одиночество, нищету, болезнь.
Конечно, Среднестатистический Читатель не станет идентифицировать себя с героем, чья трудоспособность составляет лишь двадцать процентов от нормы, а главное, не нужен ему такой усложненный и рискованный вариант самоидентификации.
Предложенная Мейлахсом метафора зрелости действительно не может претендовать на общезначимость даже в масштабах поколения. Как ни крути, судьба героя, которую он на манер загадки Сфинкса «разгадывает», — результат его собственного выбора, экстравагантной позиции «гения, не признанного даже самим собой». Ценность «Избранника» в другом. Несмотря на то что предложенный Мейлахсом тип чтения становится для России почти экзотикой, никогда не исчезнут те, для кого культура не набор модной интеллектуальной косметики, а единственная система ориентиров, которой следует придерживаться, когда пытаешься разобраться в том, кто ты есть. Для них этот роман и предназначен.
В «Беглеце» и «Отступнике» Мейлахс продолжает с поправкой на возраст персонажей и ход времени заниматься
Саша, герой «Беглеца», неожиданно сильно отличается от «придурка» и «избранника». Он молод, но при этом стопроцентно дееспособен и действует в духе времени (начало 90-х): овладев престижной профессией, с женой и маленьким сыном эмигрирует в Израиль. Столь прагматичное, «социально-стереотипное» поведение имеет, однако, в рассказе Мейлахса метафизический подтекст. Саша пытается убежать от времени. С тех пор как жизнь героя вошла в нормальное, очерченное системой социальных ролей русло, время летит с необыкновенной быстротой. Нужен неожиданный, крутой вираж, чтобы сбить судьбу со следа, убежать от нее, нырнуть поглубже и вынырнуть в другом месте — обновленным, другим.
Довольно быстро Саша выясняет, что «опредмечивание» продолжается и за границей. Более того, в условиях земного рая, каковым ему поначалу видится Израиль, оно наступит скорее, потому что, кроме роли, функции, у героя в Израиле нет ничего — то, что дает на Родине пространство для маневра, шлейф ассоциаций, которым там наделена каждая мелочь, здесь отсутствует. И в финале Саша решает вернуться домой.
Наиболее спорным представляется пафос последней вещи — «Отступника», где Мейлахс пытается свести воедино материал «Беглеца» и «Избранника» — основные идеи и накопленный персонажами социальный опыт. По совокупности биографических обстоятельств герой рассказа напоминает Сашу, но пять лет спустя после возвращения. Форма, в которую облекает человека набор социальных ролей, отброшена. Герой развелся с женой, живет на случайные заработки, один, на съемной квартире, слушает классическую музыку и пьет водку. Нельзя сказать, чтобы он был совсем одинок. У него есть женщина, друзья, готовые слушать его рассуждения о том, что человечество мельчает и более не порождает «великих», даже бывшая жена не совсем равнодушна к его будущему. Однако, придя к выводу, что «жизнь сожжена и рассказана», герой решает распорядиться своей судьбой раз и навсегда, а именно: окончательно уйти в пьянство. И в своем решении тверд. «Они ничего не знали. Они не знали, что это только увертюра. А опера еще впереди», — думает герой, когда его родители приводят врача.
Знакомый по «Избраннику» и «Беглецу» набор идей приобретает в «Отступнике» несколько злокачественную конфигурацию. Созданный Мейлахсом персонаж достаточно ярок и выразителен, однако сразу же бросается в глаза комплекс «пьющего дарования». При всем своем кажущемся одиночестве герой совершает свое водочное самосожжение вполне публично, подсознательно упиваясь собой в роли «гибнущего гения».
И все же, как бы ни заканчивался цикл об отпавших, нет никакого сомнения в том, что это действительно только увертюра, а опера, то есть выход в свет других существенных произведений Павла Мейлахса, еще впереди.
В поисках адресата
Лариса Миллер. Мотив к себе, от себя. М., «Аграф», 2002, 332 стр
Лариса Миллер складывает каждую свою книгу наподобие очередного «Избранного», всякий раз добавляя изрядное количество новых произведений — стихов и прозы. Нынешняя полновеснее предыдущих и, пожалуй, более, чем они, претендует на «Избранное», отстоящее от такого же полновесного ровно на десять лет.
Есть, наверное, определенный смысл в том, что она собирает под одной обложкой стихи и прозу. Как будто поэзия не вмещает что-то важное, что лежит в поле зрения поэта и требует его оперативного вмешательства. И все же эссе и критика, на мой взгляд, — вспомогательные средства в ее творчестве.
Она заговорила своим голосом давно, как говорится, родилась с ним, в отличие от поэтов, пробивавшихся к себе путем возрастных мутаций. Сначала дала ему проявиться, а потом сохранила, упражняя и совершенствуя в практике, которую можно назвать творчеством, а лучше — жизнетворчеством, ибо стих и поступок, судя по всему, у нее идентичны.