Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая
Шрифт:
Лишь изредка, находясь на стрельбище или в тренировочном зале, я ловил себя на мысли, что занимаюсь вовсе не тем, чем мне вообще-то хотелось и чего хотели для меня мои родители. Я проявил немалое упрямство, отказавшись от работы в ЧВК, однако снисходительная усмешка Чхона, уверенного, что он знает меня намного лучше меня самого, оказалась не столь беспочвенной, как я думал. Как бы я не артачился, я действительно оказался там, где они хотели меня видеть, и я действительно чувствовал в себе склонности к этому. В один прекрасный день я выйду из академии и попаду в какой-нибудь штурмовой отряд, который наводит
— Это будто какое-то проклятие, — поделился я своими переживаниями с Джен одним из вечеров, когда меня одолевали подобные терзания. — Я пытаюсь найти себе мирное и спокойное место в жизни, только и всего. Но сама судьба, такое впечатление, толкает меня навстречу войне, насилию. Я не хочу быть громилой с пушкой, понимаешь? Я ни на кого в этом мире не держу зла.
— Похоже, на проповедях вашего пастора Ричардса ты был более внимателен, чем пытался мне рассказать, Дима, — зевнула Джен.
— Ты издеваешься надо мной? — удивился я.
Вообще-то Джен была не из тех, кто склонен к сарказму.
— Вовсе нет. Просто мне кажется, что ты напрасно беспокоишься. Это вовсе не то, что предлагал тебе тот человек в интернате — убивать кого-то за деньги частной корпорации. Ты будешь служить в полиции, охранять закон, это благородное дело. Зная тебя, я убеждена, что ты не причинишь никому вреда, если этого можно будет избежать. Ты способен отличить добро от зла, трезво оценить ситуацию, сделать правильный и взвешенный выбор. Именно такие люди там и должны быть.
— Ты считаешь, мне это подходит? — с сомнением переспросил я.
— Конечно, Дима. Я не знаю никого, кому бы лучше подошла такая работа.
«А знаешь ли ты, какой я на самом деле, милая?» — подумал я в этот момент, удивленный убежденностью в ее голосе. Сам я не ощущал похожей убежденности. Я чувствовал себя слишком мягкотелым для такой работы, но я не в состоянии был признаться в этом никому, кроме себя, в том числе и своей девушке. Образ крутого парня, который я поддерживал перед ней, предполагал бравирование и показное спокойствие даже тогда, когда у тебя на душе скребут кошки и трясутся поджилки.
Роберт с женой тоже считали, что профессия полицейского подходит мне как нельзя лучше. Так полагали почти все мои приятели. Мне бы очень хотелось знать, что сказали бы по этому поводу мама с папой. К сожалению, об этом мне оставалось лишь догадываться. Выбор предстояло делать самому. Если только этот «выбор» существует вообще.
— Что ж, — натянуто улыбнулся я. — Может быть, ты и права.
Глава 2
На дворе было 31 декабря. Вот уже несколько недель, как все фонарные столбы, провода и деревья на центральных улицах и в парках Гигаполиса были увешаны яркими рождественскими украшениями. Бросая вызов всей планете, задыхающейся под затянутым смогом небом за границами «зеленых зон», широкие проспекты Сиднея сияли рекламными проспектами, возвещающими о праздничных распродажах и о веселых новогодних вечеринках. Часы приближались к двенадцати, возвещая о скором наступлении 2081-го года.
Держа под руку Дженни, я не спеша
— Дэвид выглядит не слишком веселым, — шепнул я Джен, кивнув на парня.
— Это нормальное поведение для подростков, — ответила она с высоты прочитанной ею в университете книги по педиатрии. — Через пару лет это пройдет.
Я с сомнением покачал головой. Моя мать была педиатром и кое-что смыслила в воспитании детей, однако ее представление о гранях нормального было несколько иными.
— Пусть лучше строит нам рожи здесь, чем сидит дома, уткнувшись в свой коммуникатор, — почувствовав, что наш разговор касается его сына, сердито произнес Роберт.
Ему пришлось «обреалить» своего сына в прошлом месяце, когда он узнал, что тот пропускает занятия в школе, чтобы зависнуть со своими корешами в виртуальном мире. Роберт не любил распространяться об этом, но я догадывался, какой скандал произошел в доме Ленцов в тот день. «Обреаленные» всегда устраивают сильные истерики и становятся агрессивны, помню это еще по своему дружбану Джерому Лайонеллу.
— Это совершенно нормально!.. — поспешила тактично заверить его Джен.
Роберт улыбался и кивал в ответ на слова моей девушки, не показывая своих эмоций. Мы с ним никогда не говорили об этом, но иногда мне казалось, что полковник разочарован своим сыном и хотел бы, чтобы на его месте был другой ребенок — адекватный, послушный, ответственный, впитывающий советы родителя… кто-то вроде меня.
— Вау! — прервало их разговор восторженное восклицание Руби Ленц. — Вы только посмотрите, как красиво!
— Пора и нам зажечь свечи, верно? — засуетилась Джен.
Мы были частью большого потока людей, стекающихся к площади Содружества. Люди шли семьями или небольшими более или менее организованными группами. Публика вокруг была самой разной: от крохотных детей на руках у мам до дряхлых стариков на электрических инвалидных креслах; представители всех рас и национальностей Земного шара, каждой из которых нашлось место в здешнем Вавилоне. Все прохожие имели лишь одно общее — каждый нес в руке горящую свечу.
— До чего это прекрасно! — прижавшись ко мне, мечтательно пропела Дженет, подняв свою свечу.
Река людей плавно текла по улице. Она была равномерной и, казалось, бесконечной. В центре города специально организовали полную деиллюминацию. Погасли все окна, все биллборды и рекламные дисплеи — горели лишь голографические стрелки вдоль улиц и мигающие следы на тротуаре, подсказывающие направление к площади.
Мимо нас ровным строевым шагом промаршировали около четырех сотен вознесенцев в знакомой до боли серой униформе, несущих, помимо свечей, несколько транспарантов и флаги, которые с почти натуральным весельем хором пели рождественский гимн. Я проводил ребят жалостливым взглядом, гадая, долго ли им еще осталось до конца каторги.