Нравственный образ истории
Шрифт:
В январе 1526 года Василий III сочетался браком с дочерью усопшего князя Василия Львовича, Еленой Глинской, дядя которой, Михаил Глинский, продолжал отбывать наказание за измену великому князю. О том, как отпущенный ради племянницы Михаил Львович искупил свою вину в битве с Казанскими татарами (в 1530 г.), мы уже говорили.
Новая супруга Государева, Елена Васильевна, славилась не только красотою, но была к тому же достаточно умна и высоко образованна. Причём светское европейское образование не помешало ей остаться кроткой и благочестивой Православной Христианкой. Когда в первые годы замужества своего она не стяжала благодати чадородия, то не бросилась, подобно суеверной Соломонии, за помощью к ворожеям, и не звала к себе учёных лекарей-иноземцев, а продолжала усердно молиться, уповая на милость Божию.
Между тем в Москве, ещё до свадьбы Государевой, начался розыск. На Никольскую седмицу, в декабре (1525 г.), «Федко Жареный угонил» Берсеня и «учал сказывати», что «Максима уже изымали». Потом «изымали» и его, Феодора Жареного, и Берсеня, и грека
Впоследствии (в XIX в.) Троицкие монахи стали молитья Максиму, как местночтимому Преподобному, и так он попал в русские святцы. Большое литературное наследие и страдальческая судьба Максима Грека примирили его в конце концов и с «осифлянами», а его «Канон Святому Духу», написанный углём на стене монастырской кельи в годы заточения, вошёл в Богослужебную Минею.
В 1531 году, как уже говорилось, после второго суда над Максимом Греком, его келью-камеру в Волоцком монастыре занял князь-инок Вассиан (Патрикеев). До того времени великий князь терпел выходки своего родственника. Церковный суд над ним за порчу «Кормчей книги» откладывался год за годом. Митрополиту Даниилу приходилось ждать. Ведь он (Даниил) благословил державного на второй брак с Еленой Глинской, а у той опять-таки не было детей. По Москве ползли слухи, общество волновалось. Вассиан ходил с видом торжествующего пророка, предрекшего кару «нечестивому прелюбодею». Сомнения грызли и самого Василия Иоанновича. Что, если Бог, действительно, не благословил его брак с Еленой, наказав их бесчадием? Что тогда скажет народ, боярство, духовенство? Суд над Вассианом в такое время был невозможен. Патрикеев оставался безнаказанным, несмотря на то, что перекроил «Номоканон» на свой лад, святые правила называл «кривилами», святых чудотворцев - «смутотворцами» и заявлял, что на Руси «здешние книги все лживые, а до Максима есмя по тем книгам Бога хулили», и Государя, не стесняясь, поносил, обвиняя в «прелюбодеянии». Казалось, этому позору не будет конца.
Но вот, когда Михаил Глинский с Иваном Бельским разгромили и привели к покорности Казанских татар, когда в июле месяце (1530 г.) умер султанский посол (шпион) Скиндер, и в бумагах его обнаружились многие улики, в конце августа Москва огласилась радостными звонами.
«В сие время, - пишет Н.М.Карамзин, - Василий, благоразумием заслуживая счастье в деяниях государственных, сделался и счастливым отцом семейства... некоторые, осуждая брак Василиев как беззаконный, с тайным удовольствием предсказывали, что Бог никогда не благословит онаго плодом вожделенным. Наконец, Елена оказалась беременною». Говорили, что какой-то юродивый предрёк будущей матери рождение сына, по уму и талантам подобного Титу (Римскому императору, разрушившему Иерусалимский храм). «И - в 1530 году, августа 25 в 7 часу ночи, - продолжает Карамзин, - [у Елены] действительно родился сын Иоанн, столь славный добром и злом в нашей истории».
В первом нельзя не согласиться с «Русским Тацитом», как в прошлом иногда величали Карамзина, но относительно второго - «злой славы» Иоанна Грозного - следует заметить, что именно он, Николай Михайлович Карамзин, как никто иной, приложил руку к созданию этой злой славы. Даже воинствующий демократ В.Г.Белинский удивлялся в своё время явной предвзятости Карамзина к Грозному, не говоря о более резких отзывах русских историков и писателей-патриотов.
Борьба за правду об Иоанне Грозном началась давно и отразилась во многих научных статьях и монографиях (мало кем читаемых); а в массовом сознании положительный перелом наметился лишь в последние годы XX века. Многие, прежде тщательно скрывавшиеся факты стали достоянием гласности, и свет, закономерно потеснив тьму, озарил сокровища, лежавшие под спудом. Опираясь на эти положительные пласты правдивых сведений об Иоанне IV, мы попытаемся теперь воссоздать его нравственный образ, если и не точно, то во всяком случае, не в духе баснословий, сочинённых очернителями его памяти.
«Да постыдятся беззаконующии вотще»
Болезнь, от которой неожиданно скончался Государь Василий III, была очень странной. Ходили слухи, что его извели отравой, но какой отравой - осталось неизвестно. После того, как в августе 1533 года русские войска отразили очередной набег крымцев, Василий Иоаннович с семьёй отправился на поклонение в Свято-Троицкую Лавру, а затем в любимый им Иосифов монастырь. По дороге в селе Езерецком великий князь ощутил боль в колене и обнаружил болячку с булавочную головку. Одновременно он почувствовал общее недомогание и вскоре слёг окончательно. Из болячки начал вытекать гной (целыми тазами) и, ввиду резкого ухудшения здоровья, Государь распорядился на случай своей смерти. Его любимцы, дьяки Григорий Путятин и Шигона Поджёгин, привезли из Москвы на Волок старую духовную грамоту, составленную Василием ещё до женитьбы на Елене Глинской (перед Казанским походом 1523 г.), которую там и сожгли. А новую духовную державный велел составить по прибытии в Москву.
По всем кремлёвским палатам раздавался плач. Супруга, Елена Васильевна, рыдая, вопрошала: «Государь великий! На кого меня оставляешь? Кому детей приказываешь?»
Детей уже было двое. За Иоанном IV, которому отец завещал царствовать, родился слабый здоровьем (да и умом) Юрий. Наследнику же шёл четвёртый год. Елене Глинской полагалось стать регентшей (правительницей) при малолетнем Государе. В помощь ей Василий III, умирая, назначил думу из ближайших бояр. В думу вошли потомки Суздальских князей Шуйские (Рюриковичи), князья Бельские (Гедеминовичи), Оболенские, Одоевские, князь Михаил Захарьин-Кошкин (сын главного воеводы Юрия Кошкина), а также князья и бояре: Горбатый, Пеньков, Курбский, Барабашин, Бутурлин, Ростовский, Микулинский, Воронцов, Морозовы. И князь Иван Феодорович Овчина-Телепнёв-Оболенский, знатный полководец, который по смерти великого князя стал опорою его вдовы Елены Васильевны. О Телепнёве ходили слухи, что он сделался любовником Государыни, но распускали их люди заведомо нечестные, так что оставим сие на совести говоривших. А то, что Овчина-Телепнёв в согласии с дядей великой княгини, Михаилом Глинским, станут законодателями думы, окружающие полагали вполне определённо.
Глинского ввели в правительство чуть позже, вместе с Иваном Шуйским, брат которого, Василий Васильевич, возглавил думский совет. Василий Шуйский был человеком крутым. Это он в 1514 году перевешал изменников на стенах Смоленска. Когда же, с присущей ему решимостью, он взялся за устройство собственных дел при малолетнем Государе, это сделалось опасным.
Великий князь Василий III ещё дышал на смертном одре. Бояре и родные братья его стояли вокруг. Старший из братьев, князь Юрий Дмитровский, до рождения племянника, Иоанна IV, претендовал на престол как наследник, а следующим претендентом считался младший брат, Андрей Иоаннович, князь Старицкий. Но теперь, когда у державного имелось уже двое сыновей, планы братьев занять трон сходили на нет. Василий III завещал им, чтобы «стояли крепко в своем слове... и о земском строении и о ратных делах... чтобы рука Православных Христиан была высока над басурманством и латинством». Митрополиту Василий сказал: «Приказываю сына своего, великого князя Ивана - Богу, Пресвятой Богородице, святым чудотворцам и тебе, отцу моему Даниилу, даю ему свое Государство, которым меня благословил отец мой». А боярам заповедал так: «Постойте братья крепко, чтобы сын мой учинился на Государство - Государем, чтобы была в Земле правда, а в вас розни никакой не было... сына моего дело берегите и делайте заодно». Потом Василий Иоаннович вдруг заснул и во сне во весь голос запел «Аллилуия», а проснувшись, вымолвил: «Как Господу угодно, так и будет».
Третьего декабря великий князь велел приготовить Святые Дары для причащения в последний миг его и всё, что требуется для пострижения в схиму. Попрощавшись с женою и благословив детей, он обратился к митрополиту и духовным старцам: «Видите сами... изнемогаю... а желание мое давно было постричися, постригите меня». Но тут, вместо того, чтобы немедля исполнить волю умирающего, брат его, князь Андрей Старицкий, вместе с Воронцовым и дьяком Шигоною вступили в спор с митрополитом и монахами, не допуская их постричь Василия III. «И бысть промежь ими пря велика», - сообщает летописец. В ответ на прения, разгневанный Даниил изрёк Андрею Старицкому: «Не будет тебе нашего благословения ни в сей век, ни в будущий». После чего он возложил на Государя схиму. «И тогда просветися лице его яко свет, вкупе же и душа его с миром к Богу отиде».