Нравственный образ истории
Шрифт:
С приходом к власти Иоасафа «нестяжатели» воспряли духом, хотя и не настолько, чтобы взять реванш. Боярской управе было не до церковных дел. Потому ни Вассиана, ни Максима Грека новый митрополит из заточения не вызволил. А вот за князя Ивана Бельского Иоасаф заступился так же, как и прежде него Даниил. Иоанну IV тогда шёл уже 10-й год, и по ходатайству митрополита царственный отрок без бояр решил вопрос о Бельском. Князь Иван Феодорович вышел на свободу, а глава думы, И.В.Шуйский, отправился наместником во Владимир. Удалённый от двора, он скрежетал зубами и пылал жаждой мести.
Тем временем в стране начал восстанавливаться порядок. Из Пскова Иван Бельский отозвал лютовавшего там Андрея Шуйского, сменил ещё ряд худых наместников. Хотел привести к покаянию собственного брата, изменника
Хорошо ещё, что орда крымская не смогла соединиться с казанскою. Саип-Гирей не выступал до весны, пока в Донских степях не выросла трава на корм лошадям. Казанцы же, напротив, не решились выступить летом. Русский флот на Волге мог отсечь им путь к отступлению. Далее Мурома Сафа-Гирей не пошёл, под Муромом застрял, а затем вернулся в Казань. Узнав о том, старый воевода Дмитрий Бельский (брат Ивана Феодоровича и предателя Семёна) сосредоточил основные силы у Оки, на что Саип-Гирей никак не рассчитывал. Крымцы думали, что Москва увязнет в борьбе с Казанью и сил на два фронта у Русских не останется. В этом хана заверял московский изменник.
Между тем, пишет Н.М.Карамзин, «десятилетний Государь с братом своим Юрием молился Всевышнему в Успенском храме перед Владимирской иконою Богоматери и гробом Св. Петра митрополита о спасении Отечества; плакал и вслух народа говорил: "Боже! Ты защитил моего прадеда... защити и нас, юных, сирых! Не имеем ни отца, ни матери, ни силы в разуме, ни крепости в деснице; а Государство требует от нас спасения!" Он повёл митрополита в думу, где сидели бояре, и сказал им: "Враг идёт: решите, здесь ли мне быть или удалиться?"» Обычай требовал от великого князя покинуть Москву и собирать войско по городам. Но, говорили многие бояре, «ныне Государь у нас отрок, а брат его еще малолетнее: детям ли скакать из места в место и составлять полки?» Митрополит считал также, что нет нужды собирать всё войско, когда главная рать ожидала врага на Оке. «Имеем силу, - говорил он, - имеем Бога и Святых... не унывайте!» И все единодушно сказали: «Государь! Останься в Москве!»
Во всём народе, в войске царил удивительный подъём. Забылись местничество, вражда. Во время чтения Иоаннова письма воины умилялись сердцем и восклицали: «Хотим, хотим пить смертную чашу с татарами за Государя юного! Когда вы, отцы наши, согласны между собою, идём с радостью на врагов неверных!» И вот за Окой показались татары.
Саип-Гирей предвкушал лёгкую поживу, но когда обозрел русскую рать - ужаснулся и в ярости закричал Семёну Бельскому: «Ты обманул меня, что у России нет сил биться и с Казанью, и со мной. Какое войско! Никогда я не видел подобного!» Он тотчас хотел бежать, но мурзы уговорили его «попытать счастья». Бой не получился. За весь день татарам не удалось перейти реку. Ждать до утра хан не стал и побежал той же ночью. Попытка взять на обратном пути Пронск также сорвалась. У басурманов не осталось пушек, подаренных султаном и брошенных ими на Оке. А для России эти пушки стали первыми в истории турецкими трофеями.
Москва торжествовала. Юность Иоаннова тронула, кажется, всех. Великий князь благодарил Бога за спасение Отечества, а народ отвечал ему: «Государь! Мы победили твоими ангельскими молитвами и твоим счастием!»
Татары ушли, но бояре не успокоились. Иван Бельский, заняв место Ивана Шуйского, не лишил последнего свободы, и Шуйский во Владимире составил заговор. Ночью 3 января 1542 года в Москве поднялась ужасная тревога. Заговорщики ворвались в Кремль, схватили Ивана Бельского, его друзей, князя Петра Щенятева, молодого Хабарова и едва не убили митрополита, забросав его келью камнями. Иоасаф пытался укрыться во дворце. Но мятежники ворвались и туда. Не обращая внимания на крики отрока-государя, они выволокли владыку митрополита, избили и отправили в ссылку (в Кирилло-Белозерский монастырь). Так Иван
Через два месяца Собор избрал нового первосвятителя, на сей раз - «осифлянина», патриота и мужа святой жизни. Того самого, что более всех жертвовал на выкуп пленников - архиепископа Новгородского Макария. И очень скоро, став одесную Грозного Царя, Святитель Макарий (1542-1563 гг.) прославил Церковь и Державу Русскую.
Это время стремительно приближалось.
«Тамо падоша вси делающии беззаконие»
По возвращении Ивана Шуйского дума в составе своём почти не изменилась, за исключением И.Ф.Бельского, сосланного на Белозеро и там убиенного по приказу злобного временщика. Теперь князь Дмитрий Феодорович Бельский на месте старшего по возрасту боярина, в совете, ничего не значил. Он сидел молча и про себя оплакивал несчастного брата. А Шуйский держался, словно царь, причём не только в думе. Государю Иоанну IV он тоже не оказывал никакого почтения. Как вспоминал потом сам Иоанн Грозный: «Остались мы с братом Юрием круглыми сиротами; подданные наши хотение свое улучили, нашли Царство без правителя... И сколько зла они наделали! Сколько бояр и воевод, доброхотов отца нашего, умертвили!.. Нас с братом Георгием [Юрием] начали воспитывать как иностранцев и нищих. Какой нужде ни натерпелись мы... ни в чем не поступали с нами так, как следует поступать с детьми... бывало мы играем, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, локтем опершись на постель нашего отца, ногу на нее положив. Что сказать о казне родительской? Все расхитили лукавым умыслом... Потом на города и на села наскочили и без милости пограбили жителей... везде были только неправды и нестроения...» По словам летописца, угодники Ивана ШУйского «свирепствовали, аки львы». И одновременно с этим, «мы были, - говорит Н.М.Карамзин, - жертвой и посмешищем неверных: хан Крымский давал нам закон, царь Казанский нас обманывал и грабил». На дерзкие письма Саип-Гирея дума посылала ему дары с согласием не вмешиваться в дела Казани, а оттуда Сафа-Гирей нападал на Муром, Нижний Новгород, Кострому. «И кто бы тогда, - сокрушался летописец, - изрещи может беды сия... паче Батыя». Ведь Батый лишь молнией прошёл по Руси. «Казанцы же, - пишет А.Д.Нечволодов, - не выходили из её пределов и лили кровь как воду». «Что же делали правители Государства - бояре?
– вопрошает Карамзин, - хвалились своим терпением перед ханом... Бояре хотели единственно мира и не имели его».
Победа на Оке в 1541 г., когда Саип-Гирей бежал, побросав турецкие пушки, несколько разрядила обстановку; но с возвращением к власти Ивана Васильевича Шуйского положение дел вновь ухудшилось. Единственно доброе, что он успел сделать во внешней политике - это заключить очередное перемирие с Литвою ещё на семь лет (1542-1549 гг.). После чего Иван Шуйский тяжело заболел и уже не мог править. Бразды он передавал Андрею Шуйскому - тому самому крамольнику, интригану, мучителю граждан города Пскова, который теперь, ухватившись за высшую власть, упивался ею со всей алчностью своей нечистой души. Однако долго ему править не пришлось. Грозная перемена близилась.
В августе 1543 года Иоанну IV исполнилось 13 лет. Ростом он был высок не по годам, да и умом от всего, что он видел и пережил, повзрослел до срока. От спесивых бояр великий князь натерпелся унижений, а от мудрых старцев монастырских и многочисленных книг, имевшихся в кремлёвской библиотеке, набрался разума. С раннего детства он увлечённо читал и жадно впитывал знания. Священное писание, Русские летописи, Римская история, творения Святых отцов, а также книги по прикладным наукам составляли круг его интересов. Многие из них он освоил ещё до совершеннолетия. Великолепной памятью, остротой восприятия, живостью ума Царя Иоанна IV восхищались все, кому приходилось общаться с ним. И это подтверждали иностранные послы, отнюдь не дружелюбные к России.