Нравственный образ истории

Михайлов Георгий

Прещение Даниилово прямо сказалось в судьбе рода Старицких. Жена князя Андрея, Евфросиния, и сын его, Владимир, сделались врагами Царя Иоанна Грозного и погибли, а сам он, вслед за братом Юрием Иоанновичем, дни свои окончил в темнице. Получилось это так. Едва великая княгиня Елена вступила в управление Государством, Шуйские исходатайствовали у неё прощение для их родственника, князя Андрея Михайловича. Тот сидел за крамолу в пользу князя Юрия. Так вот, получив свободу, Андрей Шуйский немедленно завёл новую крамолу. Он стал уговаривать князя Горбатого отъехать к Юрию в Дмитров и там создавать оппозицию против Елены и малолетнего Иоанна IV. Горбатый не согласился, тогда Андрей Шуйский оклеветал его. Но правда открылась, и крамольник опять угодил в тюрьму. Бояре думские во избежание смуты предложили Елене заодно лишить свободы и Юрия Иоанновича. «Как

будет лучше, так и делайте», - ответила великая княгиня. И с того дня в Государстве началась боярская управа.

По документам той эпохи известный историк С.М.Соловьёв пришёл к выводу, что «если оно [тогдашнее правительство] решилось заключить Юрия [Дмитровского], то имело на то основание». Интрига, очевидно, существовала. Но потом боярская управа сама породила нескончаемую цепь куда более опасных интриг.

Одним из первых угодил в темницу дядя правительницы, Михаил Глинский, возомнивший себя чуть ли не царём; затем побежали в Литву Семён Бельский, ставший предателем, и Иван Ляцкий. За их побег попал под арест невинный брат Семёна, Иван Феодорович Бельский. А там и до Андрея Старицкого очередь дошла. Недовольный тем, что Елена одарила его вещами покойного брата (Государя), а не земельными уделами, князь Андрей с обидой удалился к себе в Старицу, долго ворчал, распускал сплетни, а потом тоже побежал.

Дорогу к Литве ему перекрыли. Он повернул на Новгород и по пути начал писать грамоты помещикам и детям боярским: «Князь великий молод, держат государство бояре, и вам у кого служить? Я же рад вас жаловать». Вот такой дядя был у Иоанна IV. Вокруг Андрея Старицкого собралась немалая армия, но всё же верный Елене Васильевне воевода Овчина-Телепнёв настиг смутьяна. Битвы не произошло. В полках Старицкого нашлось достаточно недовольных его изменой, а Телепнёв, тем паче, дал клятву от себя за великую княгиню, что она не положит опалы, если князь Андрей добровольно вернётся в Москву. За эту «самочинную» клятву смелый воевода получил взыскание от Елены. Старицкий же, по прибытии ко двору, был арестован и заточён вместе с женою и сыном. В темнице он скончался, а вдова его, Евфросинья, и сын, Владимир, получив свободу через несколько лет, впоследствии возглавили обширнейший заговор против Царя Иоанна Грозного.

После же ареста Андрея Старицкого и его сообщников раскол в рядах знати усугубился. Противодействия боярских партий (особенно Шуйских и Бельских) усилились. И, к чести Елены Глинской надо сказать, что она всё-таки сдерживала противников. В меру своих женских сил Елена продолжала дело покойного супруга. Собирание Русских Земель при ней не прекращалось. С 1534 г., лишь окончился срок очередного перемирия, король Сигизмунд I открыл военные действия. Смоленск и все остальные завоевания Русских в предыдущих войнах не давали ему покоя. Вновь из Крыма и Казани начались набеги татар, а с Запада двинулись польско-литовские рати. Три года война шла по всем фронтам, но завершилась, как и прежде - новым перемирием (с 1537 по 1542 гг.). «Вечный мир» опять не заключили, так как Смоленск остался за Москвой.

В результате войны Россия потеряла Гомель, однако на литовских границах выросли новые наши крепости: Себеж, Велиж, Заволочье. Надежды Сигизмунда на успех рухнули, несмотря на помощь басурманов. Казань опять вышла из подчинения Москве, и туда вернулся Сафа-Гирей. Саип же воцарился в самом Бахчисарае. Время было нелёгкое, но новый Грозный Царь на Руси уже подрастал.

Много сил приложила Елена Васильевна к вызволению пленных из татарской неволи. На их выкуп она тратила огромные деньги, собирала пожертвования с вельмож и богатых монастырей. Что сказали бы на это Заволжские «нестяжатели»? Ведь по их «заветам», брату в беде полагалось давать лишь духовное утешение. А вот «осифлянин» Макарий, архиепископ Новгородский (будущий Святой митрополит) имел иное мнение. Он жертвовал на избавление братьев от рабства более других архиереев и говорил, что «душа человеческая дороже золота». И дело было не в различии достатков у обладателей средств, а в том, куда эти средства ими расходовались. Из казны Елены Глинской деньги шли также на восстановление городов, пострадавших от пожаров - Перми, Устюга, Ярославля, Твери, Владимира; на строительство новых крепостей, в том числе - и на стены вокруг Китай-города, окружавшего Московский Кремль. А чтобы избежать распространения

поддельных монет, великая княгиня провела денежную реформу. Всё было заново перечеканено, и на новых монетах Государь уже изображался не с мечём в руке, а с копьём. Отсюда пошло и название денежки - копейка.

«Так, - заключает А.Д.Нечволодов, - правила Государством за малолетством Иоанна великая княгиня Елена Васильевна до 3-го апреля 1538 года; в этот же день, в два часа дня, будучи в полном цвете лет, она неожиданно скончалась». Герберштейн писал, что её отравили. И тому можно верить, соглашается генерал-историк: «Мы видели, с какой злобой вспыхнула эта боярская крамола, как только скончался Василий Иоаннович, и как твёрдо и беспощадно, поддерживаемая князем Иваном Овчиной-Телепнёвым, подавляла её правительница: зная злобу против себя, она, вероятно, постоянно ожидала смерти от лихого зелья и не ошиблась в этом».

Думское боярство в борьбе за власть с той поры стало следовать западным образцам. Шуйские начали уничтожать соперников своих отравою и бунтами, провоцировать пожары и погромы. Позднее Борис Годунов довёл это «искусство» до столь высокой степени, что уже непосредственно прибегал к помощи иезуитов. И самодержцам из рода Рюриковичей в отношениях с оппозицией всё чаще приходилось решать вопрос - кто кого?

Узнав о смерти матери, семилетний Иоанн IV со слезами бросился в объятия её любимца, князя Телепнёва, и припал к его сестре Аграфене Челядининой (она служила «мамкою» Государя). А через неделю мальчик лишился их обоих. Без суда и следствия воевода Иван Телепнёв был ввержен в темницу и там заморен голодом. Аграфену же, несмотря на рыдания её питомца, оковали цепями и сослали в Каргополь, где затем постригли.

Власть в Государстве захватил Василий Шуйский. Вероятнее всего, причастный к отравлению Елены, князь Василий Васильевич начал расправляться с её приверженцами, и тут же заодно решил породниться с малолетним Иоанном IV. Шестидесятилетний князь Василий вступил в брак с двоюродной сестрой державного, юной Анастасией. Потом выпустил из темницы своего сродника, смутьяна Андрея Шуйского, которого тотчас отправил наместником во Псков. И тогда же освободился невинно пострадавший Иван Бельский. Впрочем, за противление самовластию Шуйских князь Бельский очень скоро попал обратно в заточение, а его советнику, дьяку Феодору Мишурину (некогда любимцу Василия III), отрубили голову.

Сам «думский голова» жил после этого недолго и умер скоропостижно, может быть, тоже от отравы. Власть перешла к его брату Ивану Шуйскому, который за симпатии к Бельскому немедленно изгнал с митрополичьей кафедры владыку Даниила. Храня верность наследнику престола, митрополит Даниил не поддерживал Шуйских в их притязаниях на узурпацию власти, в результате чего он отправился «на покой» в родной Волоцкий монастырь. Там, в уединённой келье, Даниил вновь сделался смиренным иноком и подвижником, каким его знали ещё при Святом Иосифе.

Новый митрополит Иоасаф (Скрипицин), избранный в 1539 г., до того был Троицким архимандритом. Его «избрание» Собор архиереев утвердил формально. Епископов вызвали в Москву и поставили перед фактом низложения Даниила и назначения Иоасафа. Судя по фамилии, Иоасаф мог быть родственником или даже сыном Георгия Скрипицы, вдового попа, затевавшего заодно с Вассианом Собор 1503 года. Во всяком случае, по своим взглядам новый митрополит оказался явным «нестяжателем», да ещё и грекофилом. В его «Исповедании» (программе идей) было подчёркнуто «строгое единство» Русской Церкви с Константинопольской. До обращения к патриарху с просьбой о своём собственном поставлении Иоасаф, конечно, не дошёл (могли ведь не благословить, и прислать грека). Но сам факт формального признания «единства», то есть зависимости, кафедры всея Руси от Греческой патриархии, подвластной турецкому султану, означал вызов не одним «осифлянам». Всё, чего достигла Русская Церковь за годы своей автокефалии (с 1448 г.), этим «признанием» ставилось под сомнение. Впрочем, далее этого дело не пошло. Греки давно уже не пытались подчинить себе Москву. В Киеве (в Литве) правил греческий митрополит «всея Руси», но доходы патриархии оплачивали харадж (налог султану) и ради этого смиряли свой «греческий патриотизм» в отношении славян.