Нравственный образ истории
Шрифт:
Перед рождением царевича Иоанна, когда судили еретиков Матвея Башкина, игумена Артемия и их сообщников, произошло ещё одно событие церковной жизни, о котором принято упоминать, но не принято рассказывать подробно, так как дело оказалось щекотливым. Это было так называемое «дело Висковатого».
Думный дьяк Иван Михайлович Висковатый отличался ревностью по вере Православной и весьма настороженно относился к Сильвестру за то, что тот дружил с еретиком, игуменом Артемием. В Благовещенском храме Московского Кремля, выгоревшем от пожара в 1547 г., шли восстановительные работы. Для росписи стен и иконостаса были приглашены мастера из Новгорода и Пскова, успевшие прославиться виртуозностью письма и новизной иконографии. Та новизна была явно заимствована у западноевропейских возрожденцев. За работою иконописцев наблюдал протопоп Сильвестр и второй
На Соборе, судившем Башкина с 1553 по 1554 год, дьяк выступил против росписей Благовещенского храма и, соответственно, против Сильвестра. «Но митрополит Макарий, - продолжает А.В.Карташев, - самолюбие которого было задето крикливой критикой Висковатого, оборвал последнего за неправильные мудрствования, ибо иконы писаны по древним образцам, и поэтому сам Висковатый может попасть в положение противника Церкви». Тогда дьяк изложил свои доводы письменно и подал митрополиту с просьбой вразумить его соборно, а если погрешил, простить. В январе 1554 года члены Собора дважды заседали по этому поводу и составили пространные ответы на вопросы Висковатого. Кое с чем Собор даже согласился. «Например, - пишет А.В.Карташев, - осудил западную реалистическую манеру изображения Христа Распятого не со спокойно вытянутыми по кресту прямолинейно руками, а с болезненно повисшим на руках телом». О том же, как ответили дьяку по поводу изображения Бога Отца в виде седого старца, профессор Карташев тактично умалчивает.
А историк Церкви граф М.В.Толстой намекает, что Собор указал Висковатому на явление древним пророкам Ветхого Деньми, хотя у Святых Отцов не имеется подтверждений, что Ветхий Деньми есть Бог Отец. Образ Отца в Сыне - так толкуется догмат о Святой Троице. В конце концов, внушение неугомонному ревнителю свелось к напоминанию 64-го правила Трульского Собора: «Не подобает мирянину пред народом произносити слово, или учити...». Это, правда, относилось к самовольному произнесению проповеди с амвона, а не к искренному выражению мнения в защиту чистоты Православия. Тем не менее, дьяка вразумили, а затем и наказали «за смущение народа». «Раздражённые судьи, - пишет А.В.Карташев, - обрекли его на трёхгодичную покаянную эпитимью: год стоять вне дверей церкви, другой, внутри, на положении оглашенного, и лишь на третий присутствовать и на Литургии верных, но без причастия».
Так пострадал за неумеренную ревность мирянин Иван Висковатый, а изображение Бога Отца в человеческом облике, никогда канонически не утверждавшееся, постепенно стало входить в Православную русскую иконографию.
Сильвестра, на которого дьяк жаловался, Собор оправдал, и он мог теперь снова заняться придворной политикой. Мести Государя, которой так боялись приспешники Владимира Старицкого, не последовало. Иоанн Грозный всех простил. Однако нервы у виновников
Даже Карамзин здесь признаёт, что «в самых справедливых наказаниях Государь, как и прежде, следовал движениям милосердия... что болезнь и горестные её следствия не ожесточили его сердца - что он умеет быть выше обыкновенных страстей человеческих и забывать личные, самые чувствительные оскорбления...» Так что же ещё надо клеветникам? Чтобы в страдании глубоком по убиенному сыну-первенцу, а затем по любимой супруге, изведённой кознями тайных врагов своих, Иоанн ещё и умилялся? Ведь, как он пишет изменнику Курбскому в 60-х годах, «если бы вы не отняли мою юницу, то Кроновых жертв [т.е. боярских казней] и не было бы. Только бы на меня с попом [Сильвестром] не стали, то ничего бы и не было, все учинилось от вашего самовольства».
«Ради спасения души моей приближил я к себе иерея Сильвестра, надеясь, что он по своему сану и разуму будет мне споспешником во благе, но сей лукавый лицемер, обольстив меня сладкоречием, думал единственно о мирской власти и сдружился с Адашевым, чтобы управлять царством без царя... Они снова вселили дух своеволия в бояр; раздали единомышленникам города и волости... ненавидели, злословили Царицу Анастасию и во всем доброхотствовали князю Владимиру Андреевичу... удивительно ли, что я решился, наконец... свергнуть иго, возложенное на Царство лукавым попом и неблагодарным слугою Алексеем?» Так писал сам Государь Иоанн Грозный.
А так излагает суть событий, предшествующих свержению синклита, современный исследователь В.Г.Манягин: «Вопреки заверениям многих историков, временщики [Адашев и Сильвестр] не были бескорыстными радетелями о народном благоденствии. Их ставленники по всей Руси обложили посадских людей такими поборами и штрафами, что народ не выдержал и повсеместно взбунтовался. Правительство реформаторов ответило репрессиями». И это происходило тогда, когда войска Царские воевали на два фронта (1554-1555 гг.). Шло покорение Астрахани, подавление казанских бунтов, и уже началась Ливонская война.
Переговоры с немцами сорвал бездарный политик и горе-дипломат Адашев. И он же ратовал ещё за войну с Крымом, от которой предостерегал мудрый И.Пересветов. Боевые действия в Ливонии начались успешно для России. Уже в 1554 году удалось захватить Нарву. Затем, после трёхлетней передышки, в 1558 г. корпус князя Андрея Курбского, усиленный десятью тысячами казаков, осадил и взял город Дерпт (в древности Юрьев, ныне эстонский Тарту), взял крепость Нейхаузен и ещё 20 замков. Вся южная Ливония оказалась в руках Московского Государя, после чего немцы запросили мира. А потом очень быстро составилась коалиция Польши, Швеции и Ливонского ордена. Так что война затянулась до 1575 года.
Западный фронт выматывал силы и ресурсы Московской Державы. Курбский сперва одерживал победы над ливонцами. Когда же в войну вступили поляки, он повёл себя как изменник. Но ещё до того Адашев с Сильвестром нанесли Иоанну Грозному страшную сердечную рану.
Поздней осенью 1559 года, на обратном пути с богомолья, неожиданно занемогла Царица Анастасия. Иоанн не сразу заподозрил действие отравы, однако поведение Сильвестра и дрязги его сообщников в отношении любимой супруги Государя вывели последнего из себя. Путь от Можайска до Москвы с больною на руках Царь проделал, словно отверженный. Ни утешительного слова, ни молитвы о здравии жены он не услышал от Сильвестра. «Всего этого мы были лишены лукавым умышлением,– горько сетует Иоанн в письме к Курбскому, - о человеческих же средствах, о лекарствах во время болезни, и помину не было».
Через полгода Государь разогнал синклит. Адашева он отправил в Ливонию третьим воеводою большого полка, что было равносильно ссылке. Сильвестр же сам «добровольно» предпочёл принять постриг в Кирилло-Белозерском монастыре. Это произошло в июле 1560 года. А 7 августа, за две с небольшим недели до своего тридцатилетия, Иоанн Грозный овдовел. Анастасия умерла, так и не оправившись от болезни. Праведница отошла ко Господу, и очень скоро открылись факты умышленного её изведения. Под подозрение попали те же лица: Адашев, Сильвестр, и на всё способная княгиня Евфросиния Старицкая. Было назначено следствие, и был заочный суд, но опять-таки никого не казнили. Только взяли Адашева под стражу в Дерпте, где вскоре он заболел горячкой и умер естественной смертью, да Сильвестра сослали ещё дальше, на Соловки. Евфросинию постригли в монахини.