Нуониэль. Книга 1

Мутовкин Алексей

— Вот с помощью вас мы это и исправим!

— Господин Ломпатри, вы вынудите меня остаться в Дербенах! — засмеялся Вандегриф.

— Ладно, господин Вандегриф, больше ни слова о Мондах. Замечу только, что многочисленные брачные узы этого дома с домами Варалусии укрепляют дружбу наших королевств.

— В таком случае мы можем своих дочерей сажать на корабли и отправлять прямиком в Варварию. Послушайте меня, Ломпатри, если бы брачные узы что-то решали. Каждый новый брак ещё пуще всё усложняет! А когда кто-то погибает, каждый открывает свою родословную и начинает искать родственные связи, чтобы отхватить часть добра, принадлежавшего покойному.

— Мрачновато вам представляется всё это дело, Вандегриф, — заметил Ломпатри, пряча указ короля обратно в тайный карман, — Это оттого, что вы лишь во втором поколении господин. Вот когда у вас будут дети…

— Господин

Ломпатри, неужели вам кажется, что титул и благородство я считаю вещами, осложняющими жизнь? Здесь дело вовсе не в высоком положении.

— Дети, дети, мой дорогой друг, — не унимался Ломпатри.

— Моя короткая родословная в данной беседе, скорее плюс, нежели минус. А вот ваше фамильное древо, которое даст фору любой семье Атарии, играет с вами злую шутку.

— Это начинает быть интересным! — обрадовался Ломпатри. — Что же мне такого неизвестно, что ведаете вы, господин Вандегриф, не обременённый столь многочисленными родственными узами?

— А вы посмотрите перед собою, — попросил его черноволосый рыцарь.

Белый Единорог оглядел свой небольшой лагерь. Крестьяне сидели тихо, слушая диковинную речь иноземных господ.

— Неплохо устроились, — заметил Ломпатри. — Даже слишком. Так не бывает.

— Люди, — подсказал ему Вандегриф.

— Что «люди»? Мужики. Неотмуштрованные. Боем не закалённые. Что здесь делают — неясно. Ах да! Благородный порыв — мгновение чести в жизни от начала до конца порочной и грязной.

— А сколько их, детей?

Ломпатри посмотрел на Вандегрифа так, что тот понял недоумение своего собеседника.

— Верно, господин Ломпатри, семеро девочек. А солдат у вас новых тоже семеро.

— Всё сходится, — заключил Ломпатри.

— Как же это оно сходится, если у двух девочек отцов нет. У одной, у Тисы, отец пленён уже давно, а у другой, у Драги, отец в ином мире. Да и у Влока сразу две дочки вышло.

— Так, — сказал Ломпатри, отхлебнув браги и указав на Мота. — Ты, отец! Как звать?

Мот торжественно встал и назвался.

— Ты тут самым юрким выходишь, — продолжил Ломпатри. — Назначаю старшим по ополчению. Вы все ополченцы у меня теперь!

Пока рыцарь объяснял крестьянам, кто они такие и как им дальше жить, Вандегриф отошёл в сторону к лошадям и с руки покормил своего породистого дэстрини овсом. Из-за стены из листьев до него доносился голос Ломпатри. Потрепанный дор'oгой воевода, под действием браги, вспоминал свою былую прыть и пытался командовать жалкой кучкой людишек, не подстать тем когортам и фалангам из ражих солдат в одинаковых шлемах, какими ему доводилось руководить в былые времена. В тот момент Вандегрифу показалось, что лучшие дни легендарного Белого Единорога давно миновали, и этому стареющему рыцарю больше не суждено совершить ни единого подвига. Черноволосый рыцарь огляделся. Вокруг стоял тёмный осенний лес, пустой и тихий. Настолько тихий, что Вандегрифу стало не по себе. Уже слишком вольно и хорошо было честной кампании, слишком безопасно.

— Кого спасаешь? — спросил Мота Ломпатри.

— Всех спасаю, — опешил Мот.

— У тебя кого забрали, дурья твоя башка?

— Так всех забрали! — ещё больше переживая, отвечал крестьянин. — Дочурку мою Унди забрали.

— Что ты мне путаешь? — озлобился вдруг Ломпатри. — Родственников называйте! Родственников!

— Не судите, господин рыцарь, — совсем обиженным голосом, сказал Мот. — Как же мы так делить будем? Ведь все же с одной деревни! Все из Степков.

Ломпатри приложил руку ко лбу и покачал головой.

— Уж не судите строго, — продолжал Мот, заметив, что рыцарь расстроился. — Мы народ глупый. Слов мудрёных не разумеем. Кто тут родственники, кто нет — сказать затрудняемся. Но если поглядеть прямо…

— Прямо!? — удивился Ломпатри.

— Да, прямо! — обрадовался Мот, увидев, что может рассказать рыцарю всё, как есть. — Вот дочь у меня Унди. Но вот Чурая — это моя нестера: ребёнок Кера. Он ведь на моей сестрице Сияне женат. А Чурая она не такая как Унди, нет! Совсем тихая девочка. Тише воды ходит, добрая, голосок тоненький. А Унди совсем иная — за ней глаз нужен от зари до зари. И вечно уйдёт с холма по волоку; ищи потом до полуночи. И всё с Атеем норовит в охоту пойти. А как её отговоришь? Сама от горшка два вершка, а уже на промысел рвётся. А сам Атей, он ведь как, тоже вроде как этот «родственник», по-вашему. Только уж как называть его не знаю, но если хотите, то пусть родственником и будет. Он ведь Всенежин брат. Всенежу тоже украли. Она из них самая старшая будет. Красавица, какой

свет не видывал. Мать её была баба-бабой! Миловидная, как господа сказали бы, но ничего такого. Да и отец её с лица был грубоват. А на Всенежу посмотришь — и на мать похожа, и на отца. Вылитые родители! Но смесь получилась! Когда по прошлой осени Идар смешал старый сидр с новой брагой, вся деревня упилась в смерть. Вот так и Всенежа — родители нормальные, а она такая красавица вышла, что на все Дербены другой такой не найти. Так вот она Молнезарова жена, а Атею сестрой получается. Но Атей ведь ещё и нетий Влока. Нетий кровный. А у Влока забрали Квету и Долину. Эти две лисички-сестрички всё время не разлей вода. Причём умные не по годам. И всё время что-то мастерят, и всё время что-то придумывают. Но не во Влока они такие. Влок наш что — пень! У стога сена разума более будет! Так все думали, что лисички-сестрички умные от матери! Но Влок наш тупой, тупой, да сам не промах: жену взял на двадцать годов моложе. Но это у него уже вторая. Первая давно померла, а детей ему не родила. И думали все гадали, как эта жена, Котёной звать, сама ещё чуть ли не девочка, родила двух таких лисичек. А староста наш, будь он неладен, сразу заприметил, что это они умные в дядьку своего в Навоя. Навой-то у нас самый опытный. Его и в Степках и в Буерах так солдатом и кликали. Так вот Навой будет моим шурином, то бишь братом жены моей Сияны и дядей как Унди моей так и Драги, дочери Юрены и покойного Идара. Драга ещё совсем маленькая. Но вот как ходить научилась, сразу заделалась всем помогать. И так пособляет всем, аж завидно глядеть. То не пустая ребячья помощь будет, а настоящая. Нужен тебе молоток, так ты её смело на другой конец деревни послать можешь — она принесёт, будь покоен! Всех на «я» называла. Подойдёт ко мне и: «Дядька Мотя, дай пособлю, говори, чего требуется! Деда Влокя, дай пособлю с коровой». Мать Юрена у неё тоже хозяйственная. А как же? Идар-то помер, хозяйство всё на ней теперь. А Юрена будет сестрой Венду. И получается, что и Венд будет Драге тоже вуем, или дядькой по-вашему. Но у него и своя дочурка есть — Тиса. Так она и Драга выходят друг другу стрыечками. Ну и мне каким-то боком, коль по вашим законам судить, Тиса тоже будет неким родственником. Дитя она тихое. Коль батеньку её убили бы, так понятное дело. Но ведь Венд вроде как и не умер, а нет его так и нет. Тоже бандиты увели. Так она всё в себе чаще сидит. Сядет за столом в Общем Доме, и давай зёрнышки считать. Много кучек из зёрнышек понаделает! А ты у неё и спросишь: «Тиса, дитятко, сколько ж зёрнушек насчитала?» Она тебе в ответ: «Вот кучка на сотню зёрнушек, дядья Мот, вот на две сотни зёрнушек, а это, дядя Мот на все пят сотен зернушек». Спросишь: «И кто же тебя, родненькая, так счёту обучил? Небось папка?» А она глазки опустит и скажет: «Дяденька Навой научил. Папки нету». Сама малёхонькая, а понимает, что папку Венда не убили, а только увели. И может, ещё вернётся. А если ещё взять, что дед её, отец Венда, был братом отца Атея, то получится…

Тут Мот задумался. Думал он долго, но так ничего и не смог придумать. Но даже если бы он и озвучил родственную связь, которая получилась между похищенным Вендом и Атеем, то роли это бы не сыграло: захмелевший Ломпатри смотрел на него осоловелыми глазами. Мот глянул на своих друзей. Все они сидели молча, уставившись на костёр. Тут в лагерь вернулся Вандегриф. Он сел на свой деревянный стул со спинкой и удивлённо посмотрел на Ломпатри: его благородный спутник сильно захмелел.

— Господин Вандегриф, — шёпотом позвал своего друга Ломпатри. — Я ничего не понял.

Черноволосый рыцарь даже не хотел начинать объяснения. Ему уже давно стало ясно, что Ломпатри будет сложно понять и принять за правду то, что и у простолюдинов есть родословные. Вандегриф хлопнул своего друга по колену и заговорил:

— А что же вы, господин Ломпатри, всё никак не возьмёте в жёны какую-нибудь знатную красавицу?

— Бросьте, Вандегриф! Зачем вы спрашиваете? Наверняка вы знаете всю эту историю.

— Я знаю, а вот ваши ополченцы, — он нарочито подчеркнул это слово, — не знают.

— Будь вы неладны, господин Вандегриф, — сказал Ломпатри, полный хмельного смущения. — Я был женат.

— Бедное создание! — вставил вдруг Закич. — Кто же эта несчастная, которой довелось терпеть тебя денно и нощно?

— Терпеть ей было суждено недолго. Бедная моя Илиана!

— Ах, вот кого ты поминаешь почём зря! — заметил Закич.

Взгляд рыцаря неожиданно прояснился. Пелена хмеля на мгновение сошла, а глаза блеснули светом. То ли блеском накатившей слезы, то ли сиянием приятных воспоминаний.