Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Предвкушающе-довольно.
Эль, как оказалось, из всех моих им понравился больше всех. И, узнав это, я долго смеялась, а потом под протестующие матерные вопли самого Эля, вспомнив «Усатого няня», переименовывала его в Кешу.
Сейчас новоявленный Кеша отвечает сонным голосом, посылает далеко и надолго, но в Град соглашается и через час там быть обещает.
ФантазияГрад, пожалуй, предел мечтаний всех спиногрызов с трех и до четырнадцати. Там есть все, на любой вкус, цвет и желание. Горки, батуты, скалодромы, всевозможные лабиринты, комнаты ужаса,
Признаю, мечтают там побывать не только дети.
Я, например, тоже.
Эль, судя по минимум мата в его обычно богатой нецензурной речи, тоже не прочь. И он даже улыбается при виде нас, излучает благодушие и дурачится с сусликами, которые бегут к нему навстречу.
— Даха, я согласился на эти муки только из любви к тебе, — пафосно и нарочито громко объявляет Эль, подходя с сусликами ко мне, и довольно лыбится, ибо многочисленные посетители в очереди начинают на нас смотреть.
— А о любви ко мне ты вспомнил, когда я вспомнила, что ты должен мне желание? — я его любовью не проникаюсь и бесчувственно хмыкаю, протягивая купленные билеты охраннику.
– Да я и без этого согласился бы, да, Янка? — Эль хулигански подмигивает ей и лихо под восторженный визг усаживает себе на шею. — Цени, единственная женщина, которой я дал сесть себе на шею.
Яна соглашается ценить, а Ян презрительно фыркает и сразу тянет меня в лабиринт страха, уверяя, что бояться не будет и что со мной его точно пустят, но, если спросят про возраст, лучше говорить семь.
Или восемь.
Лаврову после длительных уговоров я таки скидываю фотки, ибо суслики хотят похвастаться аквагримом, костюмами средневековых рыцаря и принцессы, хвостом русалки, гримасами из дома вверх дном, тюремными робами из квеста, обнимашками с неопознанным нами чудовищем, топором в голове Яна, перемазанными в шоколаде рожицами, поверженным Элем в роле дракона, батутным трехэтажным лабиринтом с горками и шарами, из которых мы два часа не могли выловить монстров.
И еще тем, и еще другим.
Фоток на моем айфоне за день набирается больше четырехсот, и все четыреста отправлять Лаврову я отказываюсь наотрез.
Сходимся мы на пятидесяти, самых крутых.
И отправляя только самые-самые, я тоскливо думаю какую самую-самую характеристику даст мне Кирилл Александрович, когда такое количество счастья свалится ему во время конференции.
Он, определенно, будет рад.
И я готова дописать, что это не я, меня заставили, когда на экране всплывает имя Лёньки, которого с утра на волне раздражения я мстительно переименовала в клеврета Фрекен Бок.
Отвечать или не отвечать я раздумываю с минуту, но под вопросительным взглядом Эля и удивленным сусликов, которые перестают спорить дом мод или кёрлинг дальше, отвечаю и отхожу в сторону.
Узнаю, что ночевать сегодня Лёнька домой не приедет, ибо на фирме аврал, в три ночи прилетают сербы и они сразу хотят ехать на завод в область, в общем мотаться домой нет смысла. А мне волноваться, поелику Зинаида Андреевна приготовила чистый костюм и с водителем
И еще Фрекен Бок приносит извинения за джинсы — она хотела как лучше — выражает надежду, что мы все же подружимся, и даже, чтобы не мешать мне, уходит сегодня домой.
Хотя обычно — на неделе — ночевать она остаётся у Лёньки, и комната своя у нее есть. Об этом мне сообщили во вторник утром, когда стакан с соком выпал у меня из рук от ее арктического «доброе утро» за спиной.
Наверное, следовало почаще ночевать у Лёни на рабочей неделе, а то я жила с уверенностью, что Фрекен Бок явление приходящее и редкое, а дальняя комната, как и другие две, гостевые.
Ошиблась.
— Данька, — Лёня вздыхает под конец разговора, — ты б как-то помягче, что ли. Зинаида Андреевна же заботится о тебе, всегда все для тебя, старается, а ты…
А я — бессовестная дрянь.
И истеричка.
— Ладно, — согласиться я себе заставлю сквозь душевный скрежет, ибо ругаться не хочется, да и бесполезно, в домработнице Лёнька души не чает, — постараюсь.
— Спасибо, я знал, что ты поймешь.
Лёня выдыхает, отключается, а я оборачиваюсь на возглас Эля и вижу, что он стремительно идет ко мне с перекошенным лицом.
И без монстров.
— Где суслики? Эль? — рука с телефоном опускается сама, и я шагаю к нему.
— Не знаю, — Эль заковыристо матерится и оглядывается, — мы на льва смотрели, у них там шоу на минус первом уровне. Циркачи выступают. Даха, я даже не понял, когда они и как…
— Надо Лаврову звонить, и по связи объявлять. Я звоню, а ты к охране, — я тоже оглядываюсь.
И теряюсь.
Четыре этажа, запредельная площадь и тысяча посетителей.
Где они могут быть?!
И… это похоже на детство, когда ты потерялся в магазине, а вокруг толпы людей и совсем чужой и огромный мир. И чувство собственной беспомощности, ничтожества накатывает враз…
— Эль… — я растерянно смотрю на него.
Я никогда не теряла детей.
Никого никогда не теряла.
— Даха, без паники, — не церемонясь, он встряхивает меня за плечи, — мой кореш — хладнокровная сучка, а не дура истеричная, помнишь?
— Угу.
Как меня обозвали на практике летом, я прекрасно помню.
Напоминать излишне, но Элю плевать, и он снова встряхивает и жестко отчитывает:
— Ну а если помнишь, то шары на место вернула, и пошли искать. И Красавчику нашему звонить не смей, иначе он нас обоих укокошит. Сначала сами, я к охране и на минус первый, а ты на третий. Въезжаешь?
Пощечина получается обидной, но… необходимой.
И я киваю, потирая щеку.
И следующие сорок минут худшие в моей жизни, я пристаю к прохожим, ругаюсь со смотрителями аттракционов, которые уверяют, что взрослым на батуты не положено и детей там без билетов быть не может.
Может — не может, я должна убедиться лично.
Я должна найти их.
И я их нахожу, когда уже готова позвонить Лаврову.
Суслики сидят в домике, и, когда я на четвереньках заползаю к ним, то две головы синхронно поднимаются и на меня глядят две заплаканные рожицы.