Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Лёнька вечером кривился также, когда я извела сметану у него дома. Нет, правда, сметана мне нравится больше и это забавней.
Посмотреть на реакцию Лаврова тоже было забавно, поэтому удержаться я не смогла, когда нашла в холодильнике почти просроченную банку.
— Да ты коварная личность, Дарья Владимировна, — он скептически хмыкает.
— Конечно, — сие я подтверждаю с еще более очаровательной улыбкой, от которой Красавчика передергивает, — маски только после свадьбы. Вам, кстати, на работу пора, Кирилл Александрович.
Димка
Дети — это чудища, монстры в ангельском обличье, любопытные исчадья ада, которые имеют тысячу и один каверзный вопрос.
Да меня на экзаменах не валили так, как суслики, прибежавшие от телевизора.
Сегодня что, международный день вопросов?!
Почему-почему-почему…
— Дань? — брат удивляется, поскольку вместо приветствия у меня вырывается страдальческий стон.
— Вот ты знаешь, почему глаза можно заморозить только при очень низкой температуре? — машинально повторяю последний вопрос Яны.
Повторяю, осознаю, и медленно убрав подушку с лица, а телефон от уха, подозрительно смотрю на нетерпеливо прыгающего около дивана суслика.
— Так почему? — Яна глядит требовательно.
— Данька, твои интересы меня, как твоего старшего брата, слегка настораживают. Ты точно прошла психиатра? — нарочито беспокоится заботливый Димыч.
Только я его не слушаю, я вкрадчиво интересуюсь у Яны:
— Монстры, вы чего там смотрите?!
— Дискавери! — радостно вопит Ян, вприпрыжку забегая на кухню и плюхаясь рядом. — Там про человека рассказывают, глаза и криконсервацию. Вот в глазах вода и они влажные. Так чего тогда не замерзают на холоде?
Димка хрюкает, слыша сусликов, и откровенно ржет.
— Данька, я тоже требую ответ. Почему глаза на замерзают, Дарья Владимировна? — строгим голосом, подражая па, вопрошает Димыч, но конец фразы смазывается его громким смехом.
Гад.
— Ну… — я задумчиво тяну, пытаясь хаотично вспомнить.
Суслики смотрят вопросительно-требовательно и ожидающе.
Димка вопросительно-требовательно и ожидающе слушает, и я отчетливо представляю сколько мне будет припоминаться, если я сейчас не отвечу.
— Ну, потому… — повторяю, осознавая, что ответ находиться не хочет, — что…
— Что? — Димыч коварен.
И я понимаю, что месть моя будет жестокой.
— Так почему? — вторят ему суслики с максимальным любопытством на рожицах.
— Потому что жидкость состоит не только из воды, там еще соль, — неуверенно сообщаю и, не слыша возражений, продолжаю, — а соленная вода не замерзает даже при низких температурах. Плюс в сосудистой оболочке много сосудов, они не дают замерзнуть.
Вот, всё.
Я, кажется, отделалась малой кровью, вот только суслики моргают, синхронно и недоуменно, переглядываются, и я понимаю, что не отделалась.
Очередные вопросы уже готовы.
— Дим, давай я тебе перезвоню? — спрашиваю с надеждой.
— Не-не,
— Димыч, ты… ты…
— Твой любимый старший брат, — он самодовольно хмыкает, — тебе, кстати, от Ника привет с Андреем.
— Им тоже.
— А там еще сказали, что людей замораживают, креконсерва… криоканса… — Яна склоняется, заглядывая мне в лицо, хмурится, пытаясь выговорить, и дергает себя за косичку.
— Криоконсервация? — я догадываюсь тоскливо.
— Ага, — она охотно кивает и забирается мне на колени.
— Зачем людей замораживать?! — Ян виснет сбоку, обхватив руками за шею, и тормоша.
Все, суслики, сдаюсь.
Баста.
— Для потомков, — с протяжным вздохом я откидываюсь на спинку дивана, — и чтобы вы спросили.
— Каких потомков?
И вдох, Даша, выдох.
Вдох, и на выдохе я улыбаюсь — нервная улыбка тоже улыбка — и сообщаю монстрам:
— В холодильнике Нутелла, в детской бардак. Смекаете, суслики любознательные?
Руки от моей шее убираются, с колен моих сползают, и две рожицы одинаково недовольно вытягиваются, надувают обиженно губы и переглядываются.
— Детей шантажировать нельзя.
— И переводить разговор тоже.
— Паста вся моя? — игнорируя высказывания, я демонстративно заламываю брови.
Суслики сопят, суслики пыхтят, но жадность и любовь к шоколаду побеждает:
— Нет!!!
Топот убегающих ног с недавних пор, определенно, лучшая музыка для моих ушей.
Нервная улыбка становится довольной, и, прислушиваясь к шуму на втором этаже — спальня, детская и гостевая комната именно там, — я возвращаюсь к Димычу.
— Чего тебе, предатель?
— Знаешь, племянников твоих тебе я не доверю, — задумчиво хмыкает он.
— А они у меня уже есть?
— В будущем, Даня, слышала такое слово? Я на перспективу думаю.
— Молодец, перспективный мой. Ты за этим позвонил?
— Почти, — Димыч снова хмыкает, а я от удивления даже приоткрываю глаза и сажусь прямо, — у нас сегодня семейный ужин. В восемь, хочу вас кое с кем познакомить.
Ее зовут Алёна.
Ей двадцать три, у нее темные волосы, шоколадные глаза, смущенная улыбка и ямочки на щеках.
Работает она барменом в клубе Димкиного друга Ника. Познакомились они с Димычем именно там и встречаются уже полгода.
— И мы думаем пожениться, — Димка светится начищенным самоваром.
И мы с Лёнькой украдкой переглядываемся, а па давится невовремя отпитым вином.
Невозмутима только мама.
— Если решили и уверены, то женитесь, — мамы улыбается, — только надеюсь не завтра? Платье требует долго выбора.
— А мы… мы, Инга Вацловна, уже смотрели платье… — Алёна чуть краснеет, и я вижу, как Димка ободряюще сжимает ее руку под столом, — но вообще мы хотели бы просто расписаться, без шумихи, да, Мить?