Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
— Что Влад первый начал, — я кошусь на сусликов, а те активно кивают, и Кирилл Александрович прикрикивает, чтоб башкой не мотали, мешая, — и у него кошмарная мамаша. Она… неприятная, просто противная. И суслики были правы, поэтому не надо их ругать и наказывать. И пороть, как просила сорока, тоже не смейте. Я… я вам не дам!
Изумления на квадратный метр слишком много. И я не знаю у кого его больше от моей запальчивости: у меня или Лаврова?
Он замирает с распакованным
— Знаешь, Дарья Владимировна, ты не перестаешь меня удивлять.
В его голосе калейдоскоп эмоций, и пока я пытаюсь их разобрать, Кирилл Александрович отворачивается и пластырь Яну наклеивает.
— Так, дебоширы, переодеваться шагом марш, — Лавров ссаживает сусликов на пол, дожидается, когда они скроются, и разворачивается ко мне.
Улыбка на его лице поистине дьявольская, и интересуется он на редкость вкрадчиво:
— Мне не сметь, Дарья Владимировна? И детей не пороть? И ты не дашь, да?
— Н-не дам, — голос подводит, но отступать поздно.
И некуда.
Позади стол, а впереди Лавров, который неспеша приближается, ласково вопрошая:
— Ты совсем страх потеряла, Штерн?
— Угу, с недосыпа, — подтверждаю, не задумываясь и под его тяжелым взглядом прикусываю язык.
Страх, кажется, я правда потеряла, поскольку ответ мой больше тянет на язвительный.
Хотя нет, не тянет, он таким и является.
И на досуге можно подумать куда делся пиетет к Лаврову, вместе со здравым смыслом.
— Извиню, — Кирилл Александрович соглашается не менее язвительно и охотно, останавливается совсем близко, и приходится задрать голову, чтобы не уткнуться носом ему в грудь.
Оказывается, за полгода я так и не рассмотрела Красавчика. И шрам над губой слева я замечаю только сейчас, и возмутительно длинные ресницы я тоже не видела.
— Почему сорока? — спрашивает он почему-то тихо.
Неожиданно.
И я моргаю не менее растерянно, чем при общении с сорокой, и зависать, зачарована глядя в синеву глаз, перестаю.
— Чего?
— Ничего, — Кирилл Александрович усмехается, — чисто из интереса, Штерн, откуда привычка давать людям прозвища?
— С детства.
— Ну-ну.
Лавров хмыкает и, переставая сверлить меня взглядом, отходит к окну, чтобы распахнуть форточку и, подтянувшись на руках, сесть на подоконник.
Пачка сигарет извлекается из кармана, и щелкает колесо зажигалки.
— Я не собирался их наказывать, Дарья Владимировна, — бубнит неразборчиво.
И я сама делаю шаг к нему.
— Честно?
— Честно, — Лавров невесело улыбается. — Я считаю, что они правы.
Неожиданно.
— Чего
— Я не так говорила, — мое возражение тонет под его хмыканьем, которое злит и придает смелости задать не дающий покоя вопрос. — Почему вам сусликов тогда оставили?
И где, правда, их родители?
— Штерн… — Кирилл Александрович тяжело вздыхает и любезно напоминает, выпуская очередное облако дыма, — тебе пора домой.
Глава 13
Есть дни, которые не задаются с самого утра.
С самого раннего утра, которое начинается в шесть и ознаменовывается поисками моих джинс.
Любимых.
С дранными коленками.
— Лёнь, ну я точно клала их на стул, — застегивая на ходу часы, я залетаю в гостиную, что с кухней соединена.
— Так куда тогда, по-твоему, они могли деться? — не отрываясь от планшета и попивая кофе, бормочет мой чуткий парень. — Ты ведь не думаешь, что их взял я, Дань.
— Не думаю, — я скриплю зубами, но смотреть на меня все равно не спешат. — Но где они тогда?
— Мне-то откуда знать, ты вообще уверена, что кинула их на стул? — Лёнька морщится. — Слушай, не морочь голову глупостями. Ты сама вечно свои вещи бросаешь где ни попадя, Зинаида Андреевна вечно жалуется. Кстати, может она их и прибрала.
На меня таки поднимают голову и смотрят почти с претензией.
Прекрасно.
Приехали.
Как я могла не сообразить?!
— Зинаида Андреевна, где мои джинсы? — мой вопрос не задается, а орется.
И на террасу с кадками и горшками цветов я врываюсь почти фурией, а Фрекен Бок местного пошива поднимает голову и опускает руку с пульверизатором.
— Дарья, крик не красит человека, — ее тонкие губы разъезжаются в сухой улыбке, а застывшие глаза строго смотрят на меня поверх очков. — Говори спокойно.
Конечно.
Главное — спокойствие, только спокойствие и еще раз спокойствие.
Нам, истеричкам, постоянно об этом надо мягко и с налетом укоризны напоминать. И да, я точно истеричка и неуравновешенная личность. За неделю жизни в этом доме я это осознала, поняла и приняла.
Действительно, кто я еще, если завожусь непонятно с чего, ору на пустом месте, требую какие-то глупости и не понимаю своего счастья от наличия в моей жизни Зинаиды Андреевны, которая всегда сохраняет нордическое спокойствие и разговаривает подчеркнуто вежливым менторским тоном.