Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
И под слишком наглым взглядом я теряюсь.
Меня не учили как вести себя в подобных ситуациях, и придумать достойный ответ не получается. Все мои мысленные ответы похожи на детский лепет.
Еще раз позволите себе подобное поведение, и я нажалуюсь Лилиана Арсентьевне или сразу в прокуратуру.
За сексуальное домогательство.
Вот только домогательства нет, а за хамство и липкие взгляды даже штрафы не выписывают. И он это знает, поэтому взгляд слишком торжествующий и самодовольный.
— И…? —
Ничего.
— Так что, Дашуля или Дашенька?
— Дарья Владимировна, — арктический голос раздается сверху.
И я недоверчиво поднимаю голову, чтобы увидеть Лаврова и плетенную корзину с Киндерами в его руках. Он в джинсах и футболке, и на меня он не смотрит.
Игнорирует.
Пристально разглядывает Егора Николаевича, что резко бледнеет и замолкает. Отступает от меня и, кажется, вообще готов сбежать.
— Вы куда шли, Дарья Владимировна? — Лавров интересуется равнодушно, и поймать его взгляд у меня не получается.
— В терапию. Лилиана Арсентьевна сказала, в двести пятую.
— Слышал? — Кирилл Александрович вопросительно заламывает бровь, и до такой выразительности «просто Гору» далеко. — Прямо до конца коридора и направо. Над дверью большими буковками прочтешь слово «Терапия». Найдешь Любовь Владимировну и крайне вежливо попросишь обеспечить тебя койко-местом. Понял?
— Да-а-а… — Егор Николаевич кивает согласно и поспешно, — а она…
— А Дарья Владимировна останется со мной, — Лавров слова чеканит и приказывает. — Быстро.
Одно слово, и спина хамло скрывается из поля моего зрения.
Однако, жаль.
Все познается, как известно, в сравнении, и тет-а-тет с Кириллом Александровичем напрягает меня гораздо сильнее «просто Гора», потому что, если подойдет Лавров, нокаут светит только моему здравому смыслу.
— Дарья Владимировна… — Кирилл Александрович зовет негромко, спускается.
Две ступени.
И между нами еще три.
Запредельно много, жутко мало.
— Вы откуда здесь, Кирилл Александрович? — спокойным голосом спокойный вопрос.
И мой совсем неспокойный стук сердце он, к счастью, не слышит.
— Суслики выиграли конкурс, — он приподнимает корзину и мой вопрос игнорирует, — и со мной они не разговаривают.
— Почему?
Я не могу удержаться, и взгляд сам находит его глаза, а Кирилл Александрович спускается еще на одну ступень.
— Я обидел тебя, — Лавров криво усмехается, — и они думают, что ты больше не придешь.
И вопрос не в интонации — в глазах.
— Я… приду как обычно, у нас ведь… сделка…
— Сделка, — он соглашается, а без того кривая усмешка становится горькой.
Я сама делаю шаг вверх, потому что прорезавшие лоб морщины тянет разгладить пальцами. Незаметно, пока его глаза закрыты.
— Даша… — он тяжело
И коснуться его я не успеваю.
— Прости меня за вчерашнее, я не должен был такое тебе предлагать, — он болезненно морщится, хмурится, — моя огромная ошибка, злая неудачная шутка… называй, как хочешь, но я обещаю, такое никогда больше не повторится.
Не повторится.
И поцеловать себя он больше никогда не предложит.
Радуйся, Даша.
У тебя ведь уже есть парень, серьезные отношения и даже предложение руки и сердца. Здесь же просто злая неудачная шутка.
— Вы обещаете? — у меня получается улыбнуться и непрошенные слезы сморгнуть.
Они от радости, да.
— Обещаю, — Кирилл Александрович тоже улыбается, но улыбки, как и усмешки, у него сегодня кривоватые, — мир, Дарья Владимировна?
— Мир.
Я киваю и огибаю, дабы уйти.
Осторожно, чтобы не коснуться, чтобы как можно дальше, вот только он сам придерживает меня и корзину Киндеров протягивает.
— Возьми.
— Это ведь сусликов.
— Твоя, — Лавров отрицательно дергает головой, — их корзина в машине. Я решил, что тебе приз тоже положен. Без тебя они бы не выиграли, и про стихи я был не прав. Перед сусликами вчера извинился.
— Хорошо, — корзину я беру поспешно, — спасибо, Кирилл Александрович.
— Пожалуйста, — кривая усмешка уже без счета, и он отступает сам.
А я взлетаю на второй этаж и, завернув за угол, прислоняюсь к стене.
Прижимаю корзину и жмурюсь.
Реветь поводов нет.
И удар об стену раздается в унисон с ударом моего сердца.
[1] Ф. Фрейлиграт «Люби, пока любить ты можешь…» (перевод А.Плещеев)
Глава 27
Ветер, пропахший травой и солнцем, бросает пыль в лицо, сушит глаза и… абонент не абонент.
Я не могу дозвониться до Лёньки.
За почти неделю от него сто тридцать семь звонков, и теперь считать гудки и звонки, видимо, моя очередь.
И, проявляя редкую настойчивость, я набираю в шестой раз за час, отсчитываю протяжный Ring-Back Tone.
Раз, два, три, четыре, пять… ну ответь же, Лён!
Нам надо поговорить.
Мы оба не правы, мы оба виноваты и мы оба совсем перестали понимать друг друга. Наверное, да, нет. Полный цугцванг — твоя любимая фраза — как никогда лучше подходит для меня в данный момент.