o 496d70464d44c373
Шрифт:
хирургии. Дерьмо. Я ведь испытывал острую нужду в этой формуле, все
человечество, чем бы оно ни забивало себе голову, чувствует ее
жизненную необходимость. Получается, что раз только два вопроса так и
остались безответными – в них и есть вся соль и вся мудрость. И только
ответив на них, человек получит право по-настоящему жить. А пока
остается признать, что если Бог и существует, у него есть очень веская
причина скрываться, пребывать инкогнито.
Я
обещал добраться туда своим ходом. На перекрестке около Никитских
ворот краем глаза заметил соседку по былому родному дому. Ту, которая
имеет привычку пережидать зиму в Италии. К сожалению, очень быстро
она скрылась из виду. Нет, позвольте, почему «к сожалению»? Ключи от
квартиры мне ведь сейчас никак не помогут.
– Когда вся эта история закончится, – сказал я себе вслух и тут же
поправился, – если эта история когда-нибудь закончится, станет
неприлично увиливать и распевать меланхолические песни по кабакам.
Жизнь, хочешь того или нет, все-таки придется начинать с круглого нуля.
Уже третью по счету жизнь, будто я вшивая кошка какая… Черт.
187
На мосту собралась толпа приглашенных и случайных зевак. Здесь же с
мрачными лицами разгуливали милиционеры, комментируя что-то в
переговорные устройства.
Диего стоял на каменном балконе со стороны Дома на Набережной. Он
курил, смотрел куда-то вдаль и казался ко всему безучастным.
– Чего грустишь? – спросил я, усевшись на парапет. – Инга заставляет
всех ждать?
Диего молча махнул рукой под мост, край его верхней губы при этом
брезгливо вздернулся. Оказалось, что акция Инги в самом разгаре –
художница привязала себя веревкой к мосту и висела над водой подобно
циркачке.
– Давно она так?
– Уже полчаса, – Диего опять уставился куда-то вдаль.
– А почему народ все еще здесь?
– Ингу заберут в участок, когда она выберется, за нарушение
общественного порядка. Все жаждут на это посмотреть.
– А она не спешит, да? Наверное, придумывает, что ей сказать, когда
вылезет, какую-нибудь реплику поэффектней. Но с ее куриными мозгами,
она так до глубокой ночи провисит.
– Нам необходимо с ней переговорить, ты помнишь?
– Естественно. Почему милиционеры ее не вытянут?
– Она грозится прыгнуть в воду.
– Декадентка.
– Кретинка. Ненавижу современное искусство.
Инга стала что-то выкрикивать. Вся толпа притихла, вслушиваясь.
– Я ангел! Я ангел! – донеслось из-под моста.
– Приехали…
Инге очень понравилась ее выдумка. Она стала размахивать руками по-
птичьи,
– Я ангел! – то пискляво, то баском.
– По-моему, ангел наширялся, – пришло мне в голову.
– По-моему, ангел сейчас ебнется, – злобно предположил Диего.
– Тебе не идет ругаться матом, но ты всегда делаешь это очень к месту.
188
– Спасибо. Здесь есть поблизости какой-нибудь мотель? Можно было бы
там переждать. Идиотка… Сидела бы дома, рожала детей.
На мосту кто-то вскрикнул. Инга стихла. Когда мы заглянули под мост,
там уже никого не было. Только кусок веревки мирно раскачивался на
ветру.
Диего опять брезгливо вздернул краешек верхней губы. Я последовал его
примеру.
– Нет. Она не ангел.
Толпа начала редеть. Никто не решился прыгнуть в реку на помощь
художнице. Милиционеры следили за течением и продолжали кокетничать
с кем-то по рациям. Очень иронично из-под моста выехал речной
трамвайчик.
– Ты будешь прыгать? – спросил я Диего вполне серьезно.
– Воздержусь.
– Как эта страна неосмотрительно разбазаривает таланты.
– Таланты, скажешь тоже. Что будем делать?
– Будем жуировать – поехали в галерею. С Ингой все равно не удастся
поговорить.
– Заметано.
В галерее «Ржавь&Коромысло» нам сообщили, что Инга погибла – тот
трамвайчик отпилил ей голову. Но вернисаж по этому случаю не отменили.
Смерть Иззалиевой только добавила перца событию.
– Похоже, что мир современного искусства циничней даже мира
политики и бизнеса, – сказал Диего и взял с фуршетного стола два бокала
шампанского.
Мы чокнулись.
– А имя моего врага как всегда неизвестно.
– Что будешь делать?
– Эта картина, которую вчера купил Магометов, была ответом на
граффити в музее. Следовательно, кто-то должен прийти сюда, чтобы на
нее посмотреть. Но этот человек останется с пустыми руками и, скорее
всего, попытается выяснить, что произошло с картиной, у хозяев галереи.
– Хозяин галереи – приятель Магометова, – Диего указал на солидного
189
брюнета в изящных очках. Изящество оправы говорило об уме и хорошем
вкусе галериста, но верили в это только самые подобострастные.
– О, и Магометов с ним. Я, пожалуй, поблагодарю его за помощь.
– Даже не смей. Он до сих пор не знает, что делать с идиотской картиной,
которая обошлась ему в три тысячи. Туалет в его квартире слишком для
нее мал.
– Три тысячи – это у меня случайно с языка сорвалось… И все же