o 496d70464d44c373
Шрифт:
– Успокойся, Шурик, – сказал я. – Нет ничего приятного в том, чтобы
выглянуть с утра в окно и обнаружить на крыше противоположного дома
пару стервятников.
А жирафенка я соседям не выдал.
* * *
Маша отказалась снимать ночную сорочку. И ничего, что на ней жирное
пятно. Может, хоть это его пристыдит.
Но Сергей уже не мог остановиться. Он терпел год с лишним, а сейчас,
когда свадьба уже не за горами, зачем себе в чем-то
невинная душа, просто не в курсе некоторых прелестей жизни. Он-то знает,
и он ее просветит.
Сергей неуклюже мял ее грудь и пытался целовать в губы. Обычно она
197
не отказывала ему в поцелуях, хотя они всегда были скромными и
непродолжительными. Никакой игры языками, естественно, – Машу
подобное могло только рассмешить. Она и сейчас смеялась. Больше от
щекотки. И изо всех сил отпихивала Сергея, шепотом проклинала его,
говорила, что мать услышит и ворвется в комнату. Бедняжка,
действительно, не была в курсе некоторых вещей – ее отказы, запах ее
вспотевшего тела, эти душные объятия и скрип узкой раскладушки, когда в
соседней комнате вяжет и обязательно прислушивается будущая теща –
все это только распаляло Сергееву страсть, похоть, совершенно
незлобивую, которую он копил в себе год с лишним.
– Нет, не трогай сорочку! Я не сниму! Не надо, Сережа, ведь стыд-то
какой, – Маша нашептывала все это ему на ухо, а шепот приятно щекотал
и возбуждал больше.
– Маша, угомонись… Мне лучше знать, поверь мне… Чего ты лягаешься,
как кобыла, ты ж не девочка, ты – взрослая… Моя… Хорошая, – Сергей
все убеждал ее, больно вцепившись в запястья и как будто распяв невесту
на раскладушке. Он уже давно не открывал глаза, а сладостно жмурился и
боялся, что кончит прямо сейчас – член терся о ее живот сквозь всегда
мятые и тугие брюки.
– Сергей, я закричу, клянусь тебе! Мать прибежит! Ах, ты, дьявол!
Сергей не поверил ей, но все-таки зажал рукой рот. Свободной он нырнул
под сбившуюся ночнушку и зажал ее промежность. Маша ослабла на
секунду, но затем, будто вопрос шел уже о жизни и смерти, заколотила его
кулачками по груди с удвоенной силой. Сергей теперь походил на
животное. Быстро он сдернул с брюк ремень и связал им руки любимой за
спиной. В рот заткнул платок. Раздвинул ее ноги и покрыл пахучее,
растрепанное влагалище языком.
Маша вздрогнула. Затихла. Сергей быстро лизал ее между ног и решил,
что сопротивление сломлено. Но тут и его возбуждение чуть не прошло,
потому что Маша засмеялась.
Она
на всю квартиру.
– Чего, ты ржешь, дура?!
– Ой, Сереженька, щекотно, не могу! Ой, перестань, не могу! Щекотно!!!
Это уже никуда не годилось. Сергей сбросил брюки и трусы, оседлал
198
грудь Маши и провел по ее губам своим сокровищем. Против этого она
точно не устоит. На это только посмотришь, и тут же с ума сходишь от
страсти. Но, видимо, в комнате было слишком темно…
– Что ты мне в рот суешь?
– Возьми его, дорогая, возьми в рот, пожалуйста…
– И не подумаю. Сереженька, ты чего? Что это у тебя такое?
– Хуй! Ебать тебя не раздумывая! – не сдержался Сергей.
– Не кричи, дурак, мать услышит. И не бей ты меня им по носу.
Маша опять расхохоталась.
– Чего ты все ржешь, а?
– Ой, Сереженька, кабы люди на нас со стороны посмотрели.
– Да, да, милая, я тоже хочу, чтобы на нас во время этого смотрели, –
Сергей опять начал распаляться.
– Да, стыд же какой, совсем сдурел, да? Развяжи меня – больно.
Сергей расстегнул ремень и опять нырнул Маше между ног. Она больше
не сопротивлялась, но и хохотать не перестала.
«Ничего. Привыкнет, – подумал Сергей. – Какая она все-таки невинная.
Какая чистая. Ведь не просвети я ее, так бы прожила всю жизнь в
неведении.»
Раздался стук в дверь. Они наскоро оделись, и Маша пошла отпирать.
– Господи, доченька, что же это делается? – в комнату вошла мать
Маши. Ее глаза были широко раскрыты, она как будто звала ими на
помощь обоих молодых людей.
– Только что приходили. Сундук тебе принесли. Говорят, подарок от
товарища Сталина. Господи, что же это?
Все трое вышли в коридор и склонились над массивным сундуком. В нем
было много женской одежды, очень дорогой, очень красивой. Товарищ
Сталин видел Машу в театре, на премьере той пролетарской пьесы. И он
послал ей огромный букет, хотя она играла бессловесную стенографистку
и только в одной сцене.
Сергей почему-то не ревновал. Он лишь подумал, что было бы так
хорошо нацепить на себя одно из этих платьев и заставить Машу отстегать
его ремнем. Только слишком долго придется ее уговаривать. И она опять
хохотать станет, чего доброго. И вообще надеяться на это стоит только
после свадьбы.