О чём молчат женщины
Шрифт:
— Я никогда не лгал! Искренне надеялся, что вернусь в Брюссель и мы поженимся! А сейчас, если мы хотим быть вместе, есть только один путь…
— Если бы ты был свободен, я бы поехала с тобой куда угодно, неважно, женаты мы или нет, — произнося эти слова, Арлетт продолжила медленно спускаться по лестнице.
Она резко остановилась, когда Сергей преградил ей дорогу.
— Я буду приезжать в Брюссель так часто, как только смогу. И время здесь будет принадлежать нам, как будто ничего не случилось!
— Оставь подобные мечты, Сергей! — в ее голосе послышались истерические
— Ты не можешь так говорить! — в его голосе звучала такая любовь, страсть и мука, что Арлетт почувствовала: еще немного — и воля покинет ее.
Она уже не могла сдержать слез.
Ничего не видя перед собой, она пошла вниз, нанося сумочкой удары по его лицу, плечам. Сергей в изумлении попятился. Арлетт бросилась к двери. Заурчал мотор автомобиля, шофер распахнул дверцу.
— Быстрее! — крикнула Арлетт. — Скорее! Поезжайте скорей!
Шофер захлопнул дверцу, быстро тронул машину с места. Арлетт разрыдалась, но все же обернулась, когда автомобиль набрал скорость. Сквозь заднее стекло она увидела, что Сергей бежит следом, размахивая руками, пальто развевается на ветру, но все же он безнадежно отставал от быстро удаляющейся машины. Наконец он остановился, беспомощно опустив руки. И только сейчас она в полной мере осознала: это — все, конец их любви. И слезы скрыли от нее фигуру Сергея.
ГЛАВА 22
Арлетт провела в монастыре шесть недель.
Монастырь оказался значительно менее тихим местом, чем она предполагала, так как всех монахинь взволновал ее приезд. Все радовались ее визиту, как дуновению свежего ветерка в душной атмосфере старого, изолированного от мира монастыря. Дни пролетали быстро. Ночи же казались бесконечными и мрачными. Девушка часто не могла заснуть, воспоминания о Сергее были столь ярки, что в отдельные моменты ее удивляло, как она вообще способна жить в такой изнуряющей душу тоске.
Клод с нетерпением ждал возвращения Арлетт и сразу же загрузил ее работой. Из Лондона прибыли готовые изделия, выполненные по ее эскизам, и нужно было решить, какие из них пойдут в широкое производство.
Через неделю после возвращения в Брюссель, встав с постели, Арлетт внезапно ощутила сильный приступ тошноты. Едва она успела добраться до ванной, как началась рвота. Вернувшись в спальню, Арлетт бессильно опустилась на табурет у трюмо. Она беременна! И девушка знала, когда это произошло. В те безумные мгновения встречи после ее возвращения из Лондона, когда они были настолько охвачены страстью, что забыли о всякой предосторожности. Любовь полностью поглотила ее, может быть, в глубине души Арлетт верила, что они вскоре поженятся, и эта надежда делала ее еще менее осторожной.
Внезапно ее пронзила мысль — рано или поздно Сергей поймет, чем могла кончиться та ночь. Он станет рассматривать беременность как причину для встреч, заявив о родительских правах. Арлетт сжала кулаки, глядя в зеркало. Этого нельзя допустить.
С трудом ей удалось одеться. Предстояло подумать не о том, что связано с рождением ребенка и что за этим последует. Клод не потерпит младенца в идеальной атмосфере
Пройдет еще несколько недель, прежде чем возникнут подозрения по поводу ее положения. Еще есть время выбрать момент для разговора с братом.
Целый день, сидела ли Арлетт на рабочем месте или беседовала с клиентами, мысли то и дело с завидным постоянством возвращались к ее проблеме. В этой агонии чувств она не могла до конца осознать, что это все-таки значит — быть матерью ребенка Сергея Дашкова. Слишком многое из того, что хранила память, было постоянным источником боли, страданий и разочарования. Чем будет для нее ребенок — утолением любовной тоски или повседневным мучительным напоминанием о невозвратном.
Утренняя тошнота продолжалась довольно долго, но ей пока удавалось скрыть от окружающих свою тайну.
Во время примерки нового платья Арлетт поняла — настал момент рассказать обо всем Клоду.
Для трудного разговора Арлетт выбрала один из вечеров, когда брат и сестра, как это бывало часто, уединились после обеда за чашкой кофе. И в первый раз за долгое время реакция Клода очень отличалась от той, которую ожидала Арлетт. Брат просто и безропотно кивнул головой и продолжал молча помешивать кофе.
— Я так и думал.
Арлетт удивленно взглянула на брата.
— Как ты догадался?
— Последнее время ты очень бледна, когда выходишь к завтраку. Но, кроме этого, я, вероятно, быстрее всех остальных замечаю едва уловимые изменения в твоем лице и фигуре. Любовь развивает остроту зрения, кому, как не тебе, знать об этом.
— Я думала, ты рассердишься.
— Ну, конечно, это меня совсем не обрадовало, — почти огрызнулся в ответ Клод, его глаза сверкнули опасным огнем. Но он сделал глубокий вздох, взял себя в руки и продолжал обычным голосом: — И вообще, почему меня должно удивлять случившееся? Граф Дашков — красивый молодой человек, сильный, притягательный. Я всегда понимал: он не из тех мужчин, кого в отношениях с женщинами устраивают платонические прогулки под луной и слушание соловьиных трелей… Да и ты с самого начала столь очевидно была безумно влюблена. Я предвидел, что это произойдет, с первых дней вашего знакомства. Вот почему так не одобрял ваши отношения, но ты ведь не слушала меня. Ты не хотела принять мою любовь. Уж я бы не допустил подобного.
— Я не жалею.
— Гм… возможно, пока действительно не жалеешь, но должна понять, что значит быть одинокой женщиной с ребенком на руках. Сергею придется выплачивать тебе солидное содержание.
— Нет! — гневно запротестовала Арлетт. — Сергей скоро вернется, чтобы удостовериться, не беременна ли я, — ее голос срывался. — Я не смогу начать жизнь заново, если не сумею освободиться от него.
— Ты собираешься отдать ребенка в приют?
— Нет! С ним я никогда не расстанусь.
— Отдашь кормилице?