О душах живых и мертвых
Шрифт:
– Не извольте беспокоиться, по долгу службы буду вас сопровождать. Сани ждут внизу.
Оставалось вернуться в спальню, чтобы одеться на выезд. По пути надо было взять себя в руки. Приглашение в Третье отделение вовсе не сулило скорого возвращения.
Наталья Александровна сидела на кровати, накинув на себя капот.
– Какое-нибудь недоразумение, – говорил Александр Иванович бодрым голосом. – Ты сама знаешь, какая путаница в наших канцеляриях… Не пей без меня кофе, я успею вернуться.
Наталья Александровна ничего не отвечала. Только когда муж надел вицмундирный фрак и,
– Будь умницей! Уверяю тебя, ничего со мной не станется, – говорил он, гладя ее поникшую голову.
В дверях спальни появился Сашка. Он тер кулачонками сонные глаза.
– Ну, Сашка, давай лапу!
А Герцен-младший вместо того потянулся к отцу и обнял его обеими ручонками. В эту минуту дрогнуло сердце человека, получившего приглашение в Третье отделение. С какой легкостью он уезжал когда-то под арест в Москве, а тут попробуй освободись от Сашкиных лап!
– Ну, пусти, брат, пусти! – говорил Герцен. Он поцеловал сына и крепко обнял жену. – Будь умницей, Наташа! – И быстро вышел из спальни.
– Берегись! Эй! берегись! – покрикивал полицейский возница, когда сани неслись к Цепному мосту.
Квартальный искоса поглядывал на своего невольного попутчика, словно боялся, что тот вот-вот выскочит и убежит.
Причина столь поспешного приглашения в ведомство графа Бенкендорфа так и оставалась неясной до тех пор, пока Герцена не ввели в директорскую комнату. За столом сидел высокий седой старик с орденской звездой на груди. По-видимому, дело, по которому заинтересовалось молодым человеком столь высокое начальство, представлялось немаловажным.
Полицейский сановник развернул какую-то папку и перелистал бумаги.
– Вы, кажется, не очень давно получили разрешение на въезд в столицу? – спросил он равнодушным голосом, который резко контрастировал с его зловещим лицом. – Хорошо же вы оказываете признательность правительству, возвратившему вас! – Он опять полистал бумаги. – Или не понимаете, милостивый государь, о чем я говорю?
Герцен действительно ничего не понимал. И тогда звездоносный старец приоткрыл наконец завесу тайны:
– Вы про будочника у Синего моста слыхали?
– Слыхал, – отвечал Герцен.
– И, может быть, повторяли, что оный будочник убивал и грабил?
– Кажется, повторял.
Последовавшая реплика была так невероятна, что Герцен совершенно растерялся.
– А почем вы знаете, – сказал старец все тем же голосом без всякого выражения, – что среди людей, с которыми вы толкуете, нет всякий раз мерзавца, который побежит сюда с доносом? – И он снова углубился в изучение бумаг.
Прием, употребленный его превосходительством, нередко давал при допросах нужный эффект. Люди, огорошенные столь откровенным признанием, доверчиво шли на беседу с человеком, якобы брезгающим собственными ведомственными мерзавцами. Но не таков был Александр Герцен, прошедший через хитроумные полицейские капканы и ссылку, чтобы поверить, будто дружеский, предостерегающий голос «берегись!» может раздаться в недрах высшего полицейского святилища.
– Вы меня очень обяжете, если соблаговолите объяснить: что все это значит? – спросил Герцен.
В нем уже
А ведь Александр Иванович действительно писал отцу, повторяя слух, разошедшийся по всему городу: «На прошлой неделе здесь кричали о том, что будочник у Синего моста зарезал и ограбил какого-то купца и пойманный повинился, что это уже шестое душегубство в этой будке. По этому вы можете судить, какова наша полиция…»
– Разглашение ложных и вредных слухов есть преступление, нетерпимое законом! – объявил наконец его превосходительство.
– Но вы, кажется, обвиняете меня в том, что я сам выдумал этого будочника? – резко спросил Герцен.
Старец не обратил никакого внимания на его непочтительный тон.
– В докладной записке, поданной государю, – объяснил он, – сказано только, что своими рассуждениями вы способствовали распространению слуха, вредного для правительства. На что и последовала, – монотонно продолжал звездоносец, – высочайшая резолюция о возвращении вас в Вятку.
– Как?! – Герцен встал с кресла и готов был превратиться в обвинителя. – Сослать семейного человека за тысячу верст, осудить, даже не спросив его?
– Вы же сами признались, что повторяли общий слух.
– Пусть так! Я подтвердил это сейчас, в разговоре с вами, а докладная записка была составлена ранее и резолюция уже получена!
– Удостоверьтесь сами, если угодно. – Высокопоставленный следователь вынул одну из бумаг и передал ее Герцену.
Герцен читал, не веря глазам. Дело было проведено с такой быстротой, будто речь шла по крайней мере о революции. Одно только упоминание в письме о злодеяниях будочника у Синего моста дало возможность будочнику будочников всея России решить участь человека. Но его величество никогда ничего не забывал. А фамилия Герцена не первый раз фигурировала в бумагах тайной полиции. В Вятку! Надо же охранить от этого мятежника незыблемость Российской империи… В Вятку!
Герцен прочитал бумагу и молча положил ее на стол. Звездоносный чин почтительно придвинул ее к себе.
– Вы, кажется, сказали, что женаты?
– Женат.
– Жаль, мы этого не знали… Не предвижу, что теперь можно для вас сделать… Впрочем, я передам графу наш разговор. Из Петербурга вас во всяком случае вышлют. – Старец слегка склонил седую голову. – Не смею больше задерживать. Желаю душевно!
Так начался этот черный день. Герцен попытался бороться против беззакония законными средствами. Едва вернувшись домой, он отправил письмо на имя Бенкендорфа и говорил жене:
– Ведь этакое дело даже для наших порядков удивительно. Непостижимая страсть: поднять сумбур, огорошить, взять врасплох – и все только для того, чтобы оправдать существование армии сыщиков. Феерия верноподданнического усердия!
Наталью Александровну лихорадило. Жандармы начали историю в то время, когда она готовилась стать матерью. Неожиданный удар грозил здоровью матери и будущего ребенка. Увы, нечем было ее успокоить. Она сидела в кабинете мужа, грустная, закутавшись в теплый платок.