О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
– Чистый напиток.
– Платите сразу, – говорит Шура. – Знаю я вашего брата, малый каботаж. Третьего дня на сорок восемь рубчиков смылись.
– В какую же цену будет этот ваш чаек?
– По рупь десять, всего шесть шестьдесят.
– Цена хорошая, вери гуд, оно… конечно… лаку в ём много, вери мач, – философствуют «трюмные черти», – чистый, значит, рубель и ишо гривенник… справедливо…
– Хотите, мальчики, мы сами заплатим? – спрашивают влюбленные девушки.
– А это мы поприветствуем, – «трюмные черти»
Девушки расплачиваются.
За столиком капитана идет разговор о любви.
– Вот вам живое доказательство могущества любви! – говорит капитан, показывая на Екатерину. – Вот пред вами жена моя, Екатерина, любовь в кубе!
– Что-то, Броня, сегодня со мной такое какое-то не такое, – жалуется Екатерина, – три стопки выпила уже, а не действует.
– Вы любите Бронислава Ивановича? – любопытствует Витя.
– Скажите, Екатерина Алексеевна, – интересуется Бригита Бордова, – вы любите мужа как женщина или как товарищ? Вы его любите как мужчину или…
– Я его люблю как отдыхающего, – вдруг говорит Екатерина. – Мы познакомились в санатории. Бригиточка, он был отдыхающим, а я культурником, и с тех пор я люблю его как отдыхающего.
– Совершенно новый аспект, – шепчет Бригита. – Фиксируйте, Виктор.
– Ты помнишь, Екатерина… – патетически говорит капитан, но в это время…
…в кафе врывается Александр Александров, а за ним Полибеев, Полигамов и Полинфердов. Александров подбегает прямо к стойке, начинает метать на Шуру пылкие взгляды. Она их охотно ловит.
Женихи наваливаются на стойку, тянут к ней руки.
Появляется гражданин огромного роста в пальто и с тростью. Подходит к буфету.
– Пожалуйста, сосисочек, – говорит он глухим голосом и, чуть нагнувшись, через голову Шуры вытягивает из котла длинную гирлянду сосисок. – Спасибо большое, а в знак благодарности я сейчас исполню для всех португальский танец.
Обмотав вокруг шеи сосиски, огромный гражданин в центре кафе танцует португальский танец. Потрясенные посетители собрались в кружок. Только Сидор и Марина ничего не замечают, всё танцуют что-то свое.
Огромный гражданин ненароком задел Сидора.
– Алё, большой, чего толкаешься, – возмутился Сидор и двинул плечом гражданина.
Гражданин в мгновение ока распался на две части. Одна оказалась Эдиком Евсеевым, другая Толей.
– Это уже несерьезно, Эдик, это некультурно, – сказал капитан. – Как-то неловко перед всеми. И странно.
– Мы хотели, как лучше, – потупился Эдик.
– Несерьезно, некультурно, – загудели «трюмные черти», – не даете людям никакой жисти… оно… конечно… сосиски здорово загреб… но все же…
– Крайне возмутительно! Крайне оскорбительно! Беспрецедентно! – вдруг по-интеллигентски закричал боцман.
– И ты, Брут, – печально сказал Эдик.
– В самом деле, Эдька, черт знает что! – закричали Бесо и Шота. – В
– И вы, Брутья, – драматически прошептал Эдик.
– Ох, Эдичка-Эдюля, кто ж тебя выдумал? – вздыхает мама.
– Ох, мамочка-мама, – в тон ей бубнит с набитым ртом Эдик. – Не понимаете вы морского характера. Вот папа вернется, он меня поймет.
…
оскалы… полумаски… пистолеты… флейты… флаги… копья… диски… паруса… банка консервов «фасоль со свининой»… йе-йе-йе, хали-гали…
– А мне понравилось! – заявила Екатерина. – Мне очень даже понравилось. Пойдемте, мальчики, отсюда. Разве им понять, что такое художественная самодеятельность!
Она взяла под руки удрученных Эдика и Толю и вместе с ними покинула «Ласточку».
– И с такими людьми нами идти до Керчи! – возмущенно воскликнул капитан.
– А сосиски-то унесли! – крикнула Шура.
В тени каштана покуривают Эдик, Толя и Екатерина.
– Жизнь – это качели, – авторитетно говорит Толя.
– Жизнь – это детская рубашка, – поправляет Эдик.
– То вверх, то вниз, – подхватывает Толя.
– Нет, мальчики, жизнь – это бег в мешках, – нравоучительно заявляет Екатерина.
Эдик Евсеев пришел домой, сильно, по-хозяйски распахнул дверь, крикнул на кухне:
– Мать, подавай на стол! Моряк вразвалочку сошел на берег.
Из кухни выбежала испуганная мама.
– Эдюлечка, тише – отец пришел с рейсу!
– Ай! – вскрикнул Эдик и бросился к дверям, но…
…в дверях уже стоял массивный его батя, бывалый морячина.
– Сымай штаны! – коротко приказал он.
– Да брось ты, батя, что это за шутки, мы же оба моряки, – торопливо говорил Эдик, расстегивая штаны. – Трудный рейс был, а?
– Ложись! – отец вытащил ремень.
Началась порка. Эдик досадливо морщился.
– Вот тебе за твои художества, вот тебе!
В квартире Толи Макова происходила сцена, до странности похожая на предыдущую. Отец Толи, тоже вернувшийся из рейса, тоже вразумлял сына и тоже с помощью ремня.
– Ну, батя, не ожидал, – сквозь слезы бормотал Толя. – Честно, не ожидал. Моряк моряка, да?
– Ты убьешь ребенка! – крикнула мама Эдика.
– Вставай, – сказал отец, опуская ремень.
Эдик встал, подтянул штаны, сказал строго:
– Чтобы это было в последний раз, отец.
– Ты убьешь ребенка! – крикнула мама Толи.
– Вставай, – сказал отец, опуская ремень.
Толя встал, подтянул штаны, сказал строго:
– Пусть это останется между нами, отец.