О грусти этих дней

Кригер Борис

Отбрось, как я, и плоти не томя,

Ведь писаны они не для пророка,

Так уж подавно и не для тебя.

* * *

Плотно сомкнуты створки, но где-то

Поистёрлась печати печаль,

Тетивою стрелы арбалета

Растревожена вещая даль.

Дремлют строки, сулящие кущи

Отрешенным

от праздной молвы,

За знамением, властно влекущим,

Поспешают дорогой волхвы.

Не гнушаясь упряжкою бычьей,

Рвет бока оголтелая плеть.

Вороньё, упиваясь добычей,

Начинает восторженно петь.

Луч закатный ласкает им перья,

Призывая уснуть до зари.

Золочёная чудо-империя

Уготована им впереди.

От кровавых глотков губы алы,

Видно, вовсе уже рассвело...

Званых много, а избранных мало.

Места нет для чужих за столом.

В этом доме я лишний тем паче,

И за мной проскользает засов.

Я иду, и в целительном плаче

Благовествует скрежет зубов.

* * *

Я знаю этот запах неприятья,

Струящийся от лиц и горьких снов.

Какие яснозвучные проклятья

Распрыскивать в пространство я готов!

Что проку? Холостую перестрелку

Я оправдать формально не могу,

Уж лучше просто передвинуть стрелку -

Кукушка прокукует мне "ку-ку".

1988

Кто виноват, что ты глупа, как пробка...

Ты прячешь платье в холодильник

Подчёркнуто неторопливо;

Кипит в кофейнике будильник,

Сопя без инициативы.

А на столе уже поллитра

Откушана наполовину,

И на лице твоём палитра -

На нём румяна, как малина.

А где-то в море рвутся лодки;

Опять в Тбилиси перестрелка;

И не заштопаны колготки;

И к полночи забралась стрелка.

* * *

Что ж ты водку лупишь,

Даже не бледнея?

Показал нам кукиш

Пригород Сиднея!

Он такой неблизкий,

Средь океанских лент,

Этот австралийский

Антиконтинент.

Там кроваво-алый

В бликах дня прилив,

И кроят кораллы

Острозубый риф.

И швыряет Тихий,

Окосевший вдрызг,

Бронзовые вихри

Толстогубых брызг.

Там зимы нет вовсе,

Не растёт сосна,

И когда здесь осень -

Там у них весна!

А у Бори гены -

Больше по отцу.

Там аборигены

Кушают мацу.

Надо ж, эка влип-то

Бог наш - старый врун,

Коль под эвкалиптом

Пляшут зай гезунд.

* * *

Сопрано истомные ноты

Вгрызались в немой потолок,

И в недрах словесной икоты

Таилось соцветие строк.

Но чувственной робости сила

Гасила порыва огни.

Прости, ты напрасно просила

Транжирить прогорклые дни.

Я скуп до презревших рок оргий;

И строго взирает запрет

На бунты кипящей подкорки

И скопища рифм-непосед.

Пускай осенённый не столь я

Десницею Божьей. Увы,

От скученной скуки застолья

Уйти мне б. Но нет, не уйти!

И веют густые метели

Не к месту поставленных слов,

И приторный запах веселья,

И радужный отблеск очков.

А после ночная утроба,

Заснеженных улиц гурьба

Поглотит из спёртого зоба

Тягучим сиропом слова.

Их втянет и скованно сцепит

Сугроба бугристая гладь;

Предчувствий фатальные цепи