О, Мари!
Шрифт:
– Здесь все по-другому, дорогой. Все цивилизованно, обо всем заботится соответствующая организация – с ее представителями связались тетя Клотильда и ее муж. Да и друзья помогают.
– У тебя уже появились там друзья?
– Ну, это скорее друзья родителей. Мой единственный и самый большой друг здесь пока Себастьян.
– Как он?
– Знаешь, он такой маленький, но мне кажется, что он все понимает. Подолгу смотрит на меня не мигая, как будто хочет что-то сказать. В течение дня несколько раз меняет облик – то похож на меня, то на тебя, то на папу. За секунду плач переходит в смех, и наоборот. Ест, как крокодил! С ним я не тоскую. Весь мир, все мои интересы сконцентрированы на нем. Прошлое кажется таким нереальным, словно это была не моя жизнь, а чужая. Даже ты иногда,
«Мари, бедная моя девочка, в этот тяжелый момент малыш полностью занимает тебя. Ты ничего не видишь и не слышишь, кроме него, ограничила свой мир комнатой, где пускает пузыри крохотное существо, – подумал я. – Материнский инстинкт… А разве моя мама не была такой в еще более суровые и тяжелые годы?»
– Мари, как бы я хотел сейчас быть рядом с вами!
– Понимаю, милый.
– Что нам делать?
– Жизнь покажет. Ты постарайся не подвергать себя опасности. Чем полна твоя жизнь в этом диком поле?
– В каком диком поле?
– Ну, я имею в виду вашу страну.
– Не сгущай краски. Совсем недавно ты с сожалением вспоминала о нашем прошлом.
– В тот момент я именно так и думала… Давид, мы уже получили телеграмму от твоих родителей. Передай им привет и нашу благодарность. Как-нибудь попозже я им позвоню. Ты получил письма, которые я отправляла через Терезу?
– Да, дорогая, получил. Но я предпочитаю звонить, хочу слышать твой голос.
– Ты видел, я сняла мерку ручки и ножки Себастьяна? Каждый месяц буду делать то же самое и следить за прогрессом…
Да, жизнь не стоит на месте. На смену ушедшему приходит маленький человек и полностью занимает пространство, любовь и память своих близких.
Через неделю я отбыл в Тулу. Тепло попрощался с Василисой, Татьяной Федоровной и Скворцовым. Других близких друзей в Ногинске у меня, к сожалению, не было. Из московских знакомых мой отъезд, кажется, больше всех огорчил Фаину.
Вся моя одежда и книги уместились в один чемодан и небольшой саквояж. Всего восемь месяцев назад я покинул дом, отправившись в военный госпиталь в Тбилиси, а столько уже было в моей жизни новых событий и новых людей! В поезде, глядя в окно на бесконечное, серое зимнее пространство, я думал, какая большая и разная у нас страна. Казалось бы, все предельно унифицировано – государственный язык, законодательство, правила организации экономики, образование, здравоохранение, официальная идеология, – но какие разные люди и народы населяют эту территорию! Удастся ли из этой разноэтничной, разноконфессиональной массы выплавить нового советского человека? Вряд ли. Эстонец и туркмен, таджик и латыш, белорус и якут, армянин и азербайджанец – как север и юг, как тундра и пустынные пески. Да и временны’е отрезки, в которых живут эти народы, совершенно разные: одни полностью находятся в ХХ веке, для других еще не закончилось Средневековье. Объединить такие противоречивые культуры и народы невозможно. А бесконечно удерживать их вместе силой – невозможно вдвойне.
Вышел в Туле на площади Московского вокзала. Попросил носильщика донести мой багаж до стоянки такси. Оказалось, что гостиница «Москва», где я должен был разместиться, находится почти на площади. На стойке регистрации, как и во всех гостиницах Советского Союза, стояла табличка с надписью «Свободных мест нет». От дверей тянулась унылая очередь командировочных и приезжих. Все молча и униженно ждали – вдруг появится какой-то шанс заселиться? За стойкой две женщины среднего возраста, упитанные, в дешевых золотых побрякушках, громко и весело обсуждали какие-то только им интересные темы, не обращая ни малейшего внимания на стоявших в очереди людей. Ясно было, что эта картина им хорошо знакома и приносит огромное удовольствие, наполняя чувством превосходства.
Я знал, что у меня бронь, но тем не менее пристроился в конец очереди, надеясь, что она все же рассосется и я смогу получить ключ от своего номера, не вызывая злобы и ненависти у остальных. Прошло пятнадцать или двадцать минут – никакого движения. Несколько раз к дежурному подходили шустрая молодая девушка и разбитной
Я подумал, что дежурные наверняка успели побывать и по другую сторону «баррикад» – в других ситуациях точно такие же люди, представляющие на разных уровнях государство и власть, в свою очередь унижали их. Похоже, они считают такое положение вещей абсолютно нормальным. Почему эти люди не уважают, не жалеют друг друга – я уж не говорю о любви! Может, это специфика советской власти? Или чисто российская особенность? Ведь великий Союз объединен вокруг России, и общественные нравы, культура поведения переносятся на окраины, в национальные республики и автономные образования. Как безропотно стоят люди! Ни слова возмущения, ни даже простого недовольства. В Прибалтике, Армении, Грузии, да и на Западной Украине подобное было бы невозможно. Вызвали бы директора, поднялся бы шум, скандал, потребовали бы от дежурных хотя бы внятного ответа. А здесь ждут, надеются. Как легко управлять таким народом – послушным, готовым подчиняться любой власти! Но история показывает, что народ нельзя доводить до точки кипения – начнется кровопролитие, и потом окажется, что именно простым людям от этого станет еще хуже… Интересно, если я подойду к стойке, очередь будет протестовать? Конечно, я ведь уже неоднократно ставил такие опыты. Лучше сделать вид, что не замечаешь ненавидящих глаз стоящих в очереди людей, подойти к дежурным, спокойным, уверенным голосом сказать: «У меня бронь!» – и, взяв анкету, удалиться со словами: «Пусть швейцар поднимет чемодан в мой номер». Но нет. Неинтересно. К тому же у меня еще как минимум два часа до сбора следственной группы, а одному в номере делать совершенно нечего.
– Друзья, не пропустите меня без очереди? Мне нужно только спросить.
Проход был свободен, я просто хотел проверить свои наблюдения. Не получив ответа, еще громче повторил вопрос. Люди отвернулись, делая вид, что не слышат. Я спокойно подошел к стойке, отделяющей дежурных от очереди.
– Думает, что, если в дубленке, имеет право без очереди лезть! Стойте на своем месте! Вы не лучше нас, – пробурчал мужчина средних лет с физиономией типичного хозяйственника, проводящего значительную часть времени в командировках. Причем его тон был скорее рассуждающим – видимо, мужчина опасался конфликта с незнакомым молодым человеком, уверенным и хорошо одетым, – не дай Бог, разозлится и устроит мордобой.
Да, ничего не меняется. Первая мысль была верной, не стоило зря экспериментировать. Везде одно и то же, хоть в Москве, хоть в Туле.
– Не видите табличку? Или читать по-русски не умеете?
Я решил сыграть иностранца и сделал недоуменный вид:
– Бонжур, мадам! Я из Парижа. Потерял мою группу. Ищу их. Разве они не здесь?
– Надя, – обратилась одна из дежурных к напарнице, – тут, похоже, иностранец от группы отбился. Позвони в «Интурист», скажи, что их потерянная овечка у нас.
Как они начали меня обхаживать! Какие душевные, милые и добрые были у них лица! Меня провели в служебное помещение, усадили в кресло, угостили чаем с тульскими пряниками, начали звонить в разные места. Как же у нас уважают иностранцев и как презирают своих! Спасибо Мари, что выучила меня французскому хоть на троечку. Вот только к чему это дурачество, эти психологические эксперименты? Получается, если я уеду за рубеж, женюсь на Мари и стану иностранцем, сразу стану на голову выше, чем эти люди из очереди. Куда бы я ни пришел, всюду мне будет оказан несравнимо более уважительный прием – ведь за мной другое государство, посольство, в конце концов, общество соответствующей страны! А здесь я один. Абсолютно один. Здесь я не нужен никому, кроме нескольких самых близких людей. Печально!