О, Мари!
Шрифт:
Мари, дорогая моя, знала бы ты, где я сейчас и о чем размышляю… Вместо того чтобы спать рядом с тобой, вдыхая чудесный аромат, исходящий от тебя и малыша, я вынужден находиться в одной комнате с этим существом, вызывающим только физическое и моральное отвращение и ненавидящим весь мир – может быть, даже собственных родителей.
Глава 15
Расследование длилось уже три недели. Мне предоставили отдельную комнату в прокуратуре Пролетарского района города и двух оперативников – молодых смышленых ребят примерно моего возраста. Раз в неделю мы отчитывались перед руководителем следственной группы, следователем по особо важным делам Генпрокуратуры СССР. Это был крупный, упитанный большеголовый человек, с большими руками
Группа была очень разношерстной: высокий, дородный и краснощекий Нугзар Лордкипанидзе, круглолицый темноволосый азербайджанец Вагиф Сулейманов; несколько опытных сотрудниц прокуратуры лет сорока – сорока пяти, с виду типичных представительниц среднего чиновничьего слоя – полных и абсолютно неприметных женщин; маленький, чернявый и кривоногий Валентин Коробко. Запомнился еще похожий на водопроводчика Никита Васин из Симферополя и Сигизмунд Пиракичюс, меланхоличного вида литовец, высокий, широкоплечий и голубоглазый. Несколько раз следователи выбывали по различным причинам, на их место приходили другие.
Все мои попытки поселиться в другой номер пока заканчивались неудачно. Я был значительно моложе большинства следователей, приехавших из разных регионов страны и временно объединенных в одну группу численностью от двенадцати до четырнадцати человек. Мы знали, что, скорее всего, один из нас – сотрудник КГБ, в задачу которого входило своевременное сообщение в центр информации о результатах нашей работы, но кто конкретно, нам было неизвестно, и поэтому мы с еще большим подозрением относились друг к другу.
На оперативных совещаниях обычно докладывала Ольга Викторовна: четко, грамотно, со знанием дела. Я внутренне восхищался ее высоким профессионализмом, работоспособностью и доходившей до педантичности аккуратностью. Доклады строились таким образом, чтобы контролировать и координировать деятельность группы в целом. Во избежание утечки информации каждый следователь данные по конкретным фигурантам, проходившим по его части уголовного дела, докладывал лично Ольге Викторовне, реже – руководителю следственной группы. Секретность, недоверие, подозрительность во всем.
Во время совещаний я пристально разглядывал всех, стараясь не привлекать внимания. Какие мы разные! Граждане одной страны, все говорим по-русски, но совершенно несхожи по ментальности, характеру и темпераменту, бытовой культуре. Внешне все ведут себя доброжелательно, но желания сблизиться, завязать дружеские отношения никто не проявляет. Лично мне был более-менее симпатичен Нугзар Лордкипанидзе, несмотря на то что он явно считал себя особенным, Божьим избранником и говорил покровительственным и высокомерным тоном – одним словом, поступал в полном соответствии с особенностями грузинского менталитета. В то же время он был великодушным и гостеприимным человеком, регулярно получал посылки из дома и часто приглашал других следователей к себе на ужин, практически не принимая отказов. Я пару раз бывал у него, однако разница в возрасте и абсолютная несхожесть жизненных целей не позволили нам сблизиться. Тем не менее мне весьма импонировали его нескрываемое чувство собственного достоинства и доброжелательность. С Вагифом, неплохим, хотя и несколько суетливым человеком, мы несколько раз обменялись мнениями о кавказской кухне, о наших овощах, зелени, фруктах, о футбольных командах. Он хвалился, что умеет готовить шашлыки как никто другой. С остальными только здоровались и прощались.
По долгу службы я больше всего общался с Ольгой Викторовной. Просил разрешения на проведение тех или иных следственных мероприятий, требующих координации действий различных служб – экспертов, оперативников. Во время доклада и обмена мнениями всегда невольно думал: «Как эта молодая, красивая, подчеркнуто
Нередко я чувствовал себя неловко, когда она, словно учительница, спокойно объясняла, что и как следует делать. Иногда возникало желание возражать, но Ольга Викторовна снова без улыбки, спокойно, настойчиво указывала на допущенные в ходе следствия недостатки. Были случаи, когда я, забыв попрощаться, выходил из ее кабинета раздраженным, мысленно ругая ее за придирчивость и мелочность. «Здесь же все опытные мужики, прошли большой путь следственной практики, а она с чисто женской педантичностью придирается к мелочам – протокол осмотра места происшествия недостаточно полный, отсутствуют подписи понятых, не все свидетели, имеющие хоть отдаленное отношение к делу, опрошены и так далее и тому подобное. Как объяснить ей, что, составляя тот протокол осмотра места происшествия, мы шесть часов стояли на улице под снегопадом, было холодно, пальцы не сгибались и отказывались писать!» Через час успокаивался. Возможно, она права. Ведь дело об убийстве рассматривает суд второй инстанции, и человек может быть приговорен к смертной казни. А следовательно, каждая мелочь, безусловно, имеет значение.
Да черт с ней! Мне надо решить проблему с Валентином; придумать, где держать деньги, полученные через Иветту за дело Арама; договориться с горничной, чтобы два раза в неделю стирала и гладила мою одежду, потому что уборщица глажку делает очень неважно; найти нормального парикмахера… Уже три недели, как я здесь, а деньги таскаю с собой в портфеле. Из-за тебя, сволочь Коробко, приближение ночи для меня стало кошмаром! Вот была бы хохма – обратиться к Ольге Викторовне с заявлением: «Вы знаете, Коробко ночью пьет под одеялом. Как минимум трижды выходит в коридор курить; специально громко открывает и закрывает дверь, чтобы разбудить меня; заходит в туалет и не закрывает за собой дверь; наконец, от него воняет, как от переполненного мусорного бака. Боюсь в какой-то момент потерять над собой контроль и вышвырнуть его на улицу с четвертого этажа. А вы одна в двухкомнатном номере, всегда ухоженная и свежая, примите меня в соседи, пожалуйста! Не беспокойтесь, для меня вы – человек без пола». Представляю, как она возмутится и какую чопорную состроит физиономию! Интересно, что бы она стала делать потом – помчалась докладывать руководству или посмеялась? Хотя я трус и на такое не осмелюсь. А Рафа сделал бы. Но вообще-то за такой поступок могут наказать, как за хулиганство, и отправить на строевую службу. И что я тогда скажу Мари, Себастьяну, родителям? Только Рафа посмеется и скажет: «Ты настоящий мужик, но сумасшедший».
– Давид! Давид! Проснитесь!
Открыл глаза – передо мной стояла Ольга Викторовна в халате.
– Что случилось?
– Уже за полночь, а вы спите в холле. Дежурная меня вызвала, говорит, один из следователей с портфелем в руках спит в кресле. Подумала: может, там секретные уголовные дела, вдруг украдут? Вы что, выпили?
– Какое там! Я безразличен к алкоголю. Жду, пока вонючка Коробко примет душ, проветрит комнату и ляжет спать, только после этого я туда войду. С ним у меня не только человеческая, но и гигиеническая несовместимость.
– Пойдемте, вот вам ключи от двести второй комнаты. Она предназначена для проведения совещаний и фактически пустует. Перенесете туда часть своих вещей и постель. Но к девяти утра все должно выглядеть так, как будто никто там не ночевал.
– Спасибо огромное, Ольга Викторовна! Вы меня спасли от удушья. Этот скунс превратил мою жизнь здесь в ад!
– Да, еще – постарайтесь на эту тему не распространяться. Коробко скажите, что вас временно разместили в другом номере, а то пойдут ненужные слухи.